по старой пословице(которая мне говорила мамка)=) на вкус и цвет,товарища нет!

фу..ну я тут и херь намалевал...

Я мог любить и сострадать,
Я мог надеяться и ждать,
Дарить и нежность и тепло
И в сердце чувство жить могло.

Теперь же я опустошён,
Я главной ценности лишён:
Никто мне сердце не вернёт,
И вскоре всё во мне умрёт.

Ты осветила жизнь мою,
И не поняв игру твою,
Я стал как глупый мотылёк:
Меня твой яркий свет привлёк.

Твоё тепло меня манило,
Ты нежностью меня пленила.
Как к солнцу тянется цветок
Тянулся я на огонёк.

Тебе принадлежал всецело
И душу отдавал, и тело.
Ты всем была в моей судьбе,
Я сердце подарил тебе!

Подарок ты не оценила,
В ответ лишь улыбнулась мило.
Что делать с ним, увы, не зная,
Мне причинила боль, играя.

Ты оборвaла мой полёт,
Ты сердце превратила в лёд.
И глядя прямо мне в глаза,
И видя, как бежит слеза,

Ты сердце выпустив из рук,
Своей игры замкнула круг.
Его нельзя уже спасти
И ты шепнула лишь: «Прости…»

Но вот: удар о неизбежность –
Разбилась и любовь, и нежность,
Все чувства, что рождала ты,
Разбиты вдребезги мечты.

Во мне осталась пустота,
В душе лишь снег и мерзлота.
Но я тебя за всё прощаю,
В холодной боли умираю…

Иосиф Бродский.
Зофья(отрывок).


За окнами описывал круги
сырой ежевечерний снегопад,
рекламы загорались невпопад,
трамваи дребезжали вдалеке,
сворачивали мальчики к реке,
подкатывали вороны к сыскной,
карнизы поражали белизной,
витрины будоражили умы,
волнение по правилам зимы
охватывало город в полутьме,
царило возбуждение в уме,
и лампочки ныряли у ворот
в закрытый снегопадом небосвод.

Фургоны отъезжали в темноту,
трамваи дребезжали на мосту,
царило возбужденье и тоска,
шуршала незамерзшая река,
раскачивался лист календаря,
качалось отраженье фонаря,
метались в полумраке на стене
окно и снегопад наедине.
Качался над сугробами забор,
раскачивался в сумраке собор,
внутри его подрагивал придел,
раскачивался колокол, гудел,
подрагивали стрелки на часах,
раскачивался Бог на небесах.

Раскачивалась штора у плеча,
за окнами двуглавая свеча
раскачивалась с чувством торжества,
раскачивался сумрак Рождества,
кто знает, как раскачивать тоску,
чтоб от прикосновения к виску
раскачивалась штора на окне,
раскачивались тени на стене,
чтоб выхваченный лампочками куст
раскачивался маятником чувств
(смятенье -- унижение -- и месть)
с той разницей, чтоб времени не счесть,
с той разницей, чтоб времени не ждать,
с той разницей, чтоб чувств не передать.

Чтоб чувства передать через него,
не следовало в ночь под Рождество
вторгаться в наступающую мглу
двуглавыми свечами на углу,
бояться поножовщины и драк,
искусственно расталкивая мрак,
не следовало требовать огня.
Вчерашние -- для завтрешнего дня.
Все чувства будут до смерти нужны,
все чувства будут вдруг обнажены
в предчувствии убийственных вестей,
как будто в поножовщине страстей
за вами кто-то гонится вослед.
Напрасно вы не выключили свет!

Сомнамбулою уличных огней,
пристанищем, ристалищем теней,
обителью, где царствует сквозняк,
качался офицерский особняк,
так, если кто-то гонится вослед,
неузнанными в блеске эполет,
затерянными в бездне анфилад,
зажавшими в ладонях шоколад,
обнявшими барочные сосцы,
окажутся пехотные юнцы,
останется непролитой их кровь,
останутся их дамы и любовь,
их яблоки, упавшие из ваз, --
предел недосягаемости ваш.

Кто вздрагивал под вывескою "вход"?
Кто вздрагивал в предчувствии невзгод,
предчувствуя безмерную беду,
кто вздрагивал единожды в году,
кто на душу не принял бы греха,
чья светлая душа была глуха,
кто вовремя уменьшил кругозор,
кто вздрагивал, предчувствуя позор?
Насмешка, издевательство и срам:
предел недосягаемости -- храм,
пример несокрушимости -- орех,
пример недосягаемости -- грех,
предел невозмутимости -- бокал
среди несокрушимости зеркал.

Кто выживет в прогулках у Невы,
беспечнее, прекраснее, чем вы,
прелестнее, прекраснее одет,
кто вам не оборотится во след
с прекрасною улыбкой, никогда
в чьем сердце не оставите следа,
в чьем взоре промелькнет голубизна,
в чьем взоре распластается Нева,
чье черное пальто и синева
останутся когда-нибудь без нас,
в потемках и в присутствии огней,
не чувствуя присутствия теней?
Не чувствуя ни времени, ни дат,
всеобщим Solitude и Soledad,
прекрасною рукой и головой
нащупывая корень мировой,
нащупывать в снегу и на часах,
прекрасной головою в небесах,
устами и коленями -- везде
нащупывать безмерные О, Д --
в безмерной ОДинокости Души,
в ДОму своем и далее -- в глуши
нащупывать на рОДине весь гОД?
В неверии -- о госпОДи, mein Gott,
выискивать не АД уже, но ДА --
нащупывать свой выхОД в никогДА.

Безмолвно наслаждаясь из угла,
все детство наблюдая зеркала,
предел невозмутимости их -- пруд,
безмерно обожая изумруд,
ухмылки изумрудные гостей --
достигнувшими возраста страстей,
почувствуем ли спрятанный в них клАД,
присущий только подлинности хлАД,
вокруг него и около кружа,
доподлинным обличьем дорожа,
доподлинно почувствуешь ли в них,
себя уже стократ переменив,
портьеру или штору теребя,
почувствуешь ли в зеркале себя?

Укрыться за торшерами в углу,
укрыться офицером на балу,
смотреть в апоплексический портрет,
какое наслаждение и бред,
на дюреровской лошади верхом
во тьму на искушение грехом,
сжимая поредевшие виски,
въезжая в Апокалипсис тоски,
оглядываться сызнова назад --
внезапно нарастающий азарт
при виде настигающих теней,
и грохот огнедышащих коней,
и алый меч в разверстых небесах
качается, как маятник в часах.

Я вижу свою душу в зеркала,
душа моя неслыханно мала,
не более бумажного листа, --
душа моя неслыханно чиста,
прекрасная душа моя, Господь,
прелестная не менее, чем плоть,
чем далее, тем более для грез
до девочки ты душу превознес, --
прекрасная, как девочка, душа,
ты так же велика, как хороша, --
как девочке присущий оптимизм,
души моей глухой инфантилизм
всегда со мной в полуночной тиши.
За окнами ни плоти, ни души.

За окнами мерцают фонари.
Душа моя безмолвствует внутри,
безмолвствует смятение в умах,
душа моя безмолвствует впотьмах,
безмолвствует за окнами январь,
безмолвствует на стенке календарь,
безмолвствует во мраке снегопад,
неслыханно безмолвствует распад,
в затылке нарастает перезвон,
безмолвствует окно и телефон,
безмолвствует душа моя, и рот
немотствует, безмолвствует народ,
неслыханно безмолвствует зима,
от жизни и от смерти без ума.

В молчании я слышу голоса.
Безмолвствуют святые небеса,
над родиной свисая свысока.
Юродствует земля без языка.
Лишь свету от небес благодаря
мой век от зарожденья фонаря
до апокалиптических коней
одна жестикуляция теней,
белесые запястия и вен
сиреневый узор, благословен
создавший эту музыку без нот,
безногого оракула немот,
дающего на все один ответ:
молчание и непрерывный свет.

В безмолвии я слышу голоса.
Безмолвствуют земля и небеса.
В безмолвии я слышу легкий гуд,
и тени чувств по воздуху бегут.
Вопросы устремленные, как лес,
в прекрасное молчание небес,
как греза о заколотых тельцах,
теснятся в неприкаянных сердцах.
Едва ли взбудоражишь пустоту
молитвой, приуроченной к посту,
прекрасным возвращеньем в отчий дом
и маркой на конвертике пустом,
чтоб чувства, промелькнувшие сквозь ночь,
оделись в серебро авиапочт.

Как будто это ложь, а это труд,
как будто это жизнь, а это блуд,
как будто это грязь, а это кровь,
не грех -- но это странная любовь.
Не чудо, но мечта о чудесах,
не праведник, а все ж поторопись
мелькнуть и потеряться в небесах
открыткой в посполитый парадиз,
как будто это ниточка и связь,
как будто, над собою не смеясь,
твердишь себе: вот Бог, а вот порог,
как будто это ты, а это Бог,
как будто век жужжит в его руке,
а жизнь твоя, как Ио, вдалеке.

Чтоб чувства, промелькнувшие сквозь ночь,
укрыли блудных сыновей и дочь
прекрасную и, адрес изменив,
чтоб чувства не усиливали миф,
не следовало в ночь под Рождество
выскакивать из дома своего,
бояться поножовщины и драк,
выскакивать от ужаса во мрак,
не следовало в панике большой
спасаться от погони за душой,
не следовало верить в чудеса,
вопросам устремляться в небеса,
не следовало письма вам писать,
не следовало плоть свою спасать.

Но в ночь под Рождество не повторять
о том, что можно много потерять,
что этого нельзя предотвратить,
чтоб жизнь свою в корову обратить.
Как будто ты ужален и ослеп,
за белою коровой вьется вслед
жужжащая небесная оса,
безмолвствуют святые небеса,
напрасно ты, безмолвствуя, бежал
ужасного, но лучшего из жал,
напрасно ты не чувствуешь одно:
стрАДаний ОДинаково ДАно,
стрАДанье и забвение -- труха,
стрАДание не стоило греха.
Почувствуешь ли в панике большой
бессмертную погоню за душой,
погоню, чтобы времени не ждать,
с той выгодой, чтоб чувства передать
в мгновение, схватившее виски,
в твой век по мановению тоски,
чтоб чувства, промелькнувшие сквозь ночь,
оделись в серебро авиапочт.
Предчувствуешь все это в снегопад
в подъезде, петроградский телепат,
и чувства распростертые смешны,
шпагатом от войны и до войны,
он шепчет, огибая Летний сад:
немыслимый мой польский адресат.

Любовь твоя -- воспитанница фей,
возлюбленный твой -- нынешний Орфей,
и образ твой -- фотографа момент,
твой голос -- отдаленный диксиленд.
Прогулки в ботаническом саду,
возлюбленного пение в аду,
возлюбленного пение сквозь сон, --
два голоса, звучащих в унисон,
органный замирающий свинец,
венчальные цветы, всему венец,
душа твоя прекрасна и тиха,
душа твоя не ведает греха,
душа твоя по-прежнему в пути,
по-прежнему с любовью во плоти.

Ничто твоей души не сокрушит.
Запомни, что душа твоя грешит!
Душа твоя неслыханно больна.
Запомни, что душа твоя одна.
От свадебного поезда конец
души твоей неслыханный венец,
души твоей венчальные цветы,
блестящие терновые кусты.
Душа твоя грехи тебе простит,
душа тебя до девочки взрастит,
душа твоя смоковницу сожжет,
душа твоя обнимет и солжет,
душа твоя тебя превознесет,
от Страшного Суда душа спасет!

Чье пение за окнами звучит?
Возлюбленный за окнами кричит.
Душа его вослед за ним парит.
Душа его обратно водворит.
Как странно ты впоследствии глядишь.
Действительно, ты странствуешь весь день,
душа твоя вослед тебе, как тень,
по комнате витает, если спишь,
душа твоя впоследствии как мышь.
Впоследствии ты сызнова пловец,
впоследствии "таинственный певец" --
душа твоя не верит в чепуху, --
впоследствии ты странник наверху.

Так, девочкой пожертвовать решась,
любовь твоя, души твоей страшась,
под черными деревьями дрожит,
совсем тебя впоследствии бежит.
На улице за окнами рябя,
там что-то убегает от тебя,
ты смотришь на заржавленный карниз,
ты смотришь не на улицу, а вниз,
ты смотришь из окна любви вослед,
ты видишь сам себя -- автопортрет,
ты видишь небеса и тени чувств,
ты видишь диабаз и черный куст,
ты видишь это дерево и ад,
в сей графике никто не виноват.

Кто плотью защищен, как решетом,
за собственной душой как за щитом,
прекрасной задушевностью дыши
за выпуклым щитом своей души.
Вся жизнь твоя, минувшая как сон:
два голоса, звучавших в унисон,
деревьев развевающихся шум,
прекрасными страданьями твой ум
наполненный, как зернами гранат,
впоследствии прекрасный аргонавт,
впоследствии ты царствуешь в умах,
запомни, что ты царствуешь впотьмах,
однако же все время на виду,
запомни, что жена твоя в аду.

Уж лучше без глупца, чем без вруна,
уж лучше без певца, чем без руна,
уж лучше грешным быть, чем грешным слыть,
уж легче утонуть, чем дальше плыть.
Но участи пловца или певца
уж лучше -- положиться на гребца.
Твой взор блуждает, сумрачен и дик,
доносится до слуха Эвридик
возлюбленного пение сквозь ад,
вокруг него безмолвие и смрад,
вокруг него одни его уста,
вокруг него во мраке пустота,
во мраке с черным деревом в глазу
возлюбленного пение внизу.

Какая наступает тишина
в прекрасном обрамлении окна,
когда впотьмах, недвижимый весь век,
как маятник, качнется человек,
и в тот же час, снаружи и внутри,
возникнет свет, внезапный для зари,
и ровный звон над копьями оград,
как будто это новый циферблат
вторгается, как будто не спеша
над плотью воцаряется душа,
и алый свет, явившийся извне,
внезапно воцаряется в окне,
внезапно растворяется окно,
как будто оживает полотно.

Так шествовал Орфей и пел Христос.
Так странно вам кощунствовать пришлось,
впоследствии нимало не стыдясь.
Прекрасная раскачивалась связь,
раскачивалась, истово гремя,
цепочка между этими двумя.
Так шествовал Христос и пел Орфей,
любовь твоя, воспитанница фей,
от ужаса крича, бежала в степь,
впотьмах над ней раскачивалась цепь,
как будто циферблат и телефон,
впотьмах над ней раскачивался звон,
раскачивался бронзовый овал,
раскачивался смертный идеал.
Раскачивался маятник в холмах,
раскачивался в полдень и впотьмах,
раскачивался девочкой в окне,
раскачивался мальчиком во сне,
раскачивался чувством и кустом,
раскачивался в городе пустом,
раскачивался деревом в глазу,
раскачивался здесь и там, внизу,
раскачивался с девочкой в руках,
раскачивался крик в обиняках,
раскачивался тенью на стене,
раскачивался в чреве и вовне,
раскачивался, вечером бледнел,
при этом оглушительно звенел.

Ты, маятник, душа твоя чиста,
ты маятник от яслей до креста,
как маятник, как маятник другой,
как маятник рука твоя с деньгой,
ты маятник, отсчитывая пядь
от Лазаря к смоковнице и вспять,
как маятник от злости и любви,
ты движешься как маятник в крови.
Ты маятник, страданья нипочем,
ты маятник во мраке ни при чем,
ты маятник и маятнику брат,
твоя душа прекрасный циферблат,
как маятник, чтоб ты не забывал,
лицо твое, как маятник, овал.

Как маятник, то умник, то дурак,
ты маятник от света и во мрак
за окнами, как маятник, рябя, --
зачатие, как маятник, тебя.
Ты маятник, как маятник я сам,
ты маятник по дням и по часам,
как маятник, прости меня, Господь,
как маятник душа твоя и плоть,
ты маятник по каждой голове,
ты маятник -- от девочки в траве,
ты маятник внизу и наверху,
ты маятник страданью и греху,
ты маятник от уличных теней
до апокалиптических коней.

Крик:

Я маятник. Не трогайте меня.
Я маятник для завтрашнего дня.
За будущие страсти не дрожу,
я сам себя о них предупрежу.
Самих себя увидеть в нищете,
самих себя увидеть на щите,
заметить в завсегдатаях больниц
божественная участь единиц.

Признание, награда и венец,
способность предугадывать конец,
достоинство, дарующее власть,
способность, возвышающая страсть,
способность возвышаться невпопад,
как маятник -- прекрасный телепат.

Способные висеть на волоске,
способные к обману и тоске,
способные к сношению везде,
способные к опале и звезде,
способные к смешению в крови,
способные к заразе и любви,
напрасно вы не выключили свет,
напрасно вы оставили свой след,
знакомцы ваших тайн не берегут,
за вами ваши чувства побегут.
Что будет поразительней для глаз,
чем чувства, настигающие нас
с намереньем до горла нам достать?
Советую вам маятником стать.

Одна знакомая...

"Любовь по венам"

Тоскующим и тлеющим ручьем
Пройдись и умой мои руки.
Мой лед прожигает огнем
Порой тая только от скуки.

Поверь в сказку-ложь и мечтай.
Все это сильнее награды.
Желанные чувства вдыхай,
Иллюзия боль от утраты.

Проснись, веки столь тяжелы
И в сердце как будто бы счастье.
Всего тела клетки пьяны
По венам, сквозь плечи к запястьям.

Течет, протекает любовь
Спасение, тягость и боли.
Я рада испить твою кровь
Сыграв столь чужие мне роли.

"Она достойна лишь мучений"

Вонзите нож в меня вы смело
И разорвите сердце мне,
Сожгите вновь вы мое тело
И напишите кровью на стене:

«Она достойна лишь мучений,
Она здесь выжить не смогла!»
Я этих ваших изречений
Огромный том сожгу до тла.

Горите все мои страдания!
Сгорайте с телом вы моим!
Прощайте, жизни испытания!
Летите ввысь, пепел и дым!

О, Небеса, ваш вид обманчив,
Я помню взор ваш благосклонный.
Он для меня был так заманчив,
А впредь удел мой - мир бездонный.

Я признаю, была глупая,
Была наивна и светла…
Жила одна, жила не зная,
Что жизни той удел лишь мгла.

И вот - свой прах теперь вдыхаю,
На дне лежу, и нет мечты…
И уж теперь я точно знаю-
Ужасно больно падать с высоты.

Ну что ж, давай, жизнь, по закону
Сожги меня и прах развей.
Не огорчайся, их миллионы,
Тебе лишь преданных людей.

А я уйду опять в небытие,
А что потом - никто не знает.
О, жизнь, не предавай значенья мне!
Другие ведь тебе не потакают…

Как писал Блок(учитывая его общение с Врубелем): "Демон Врубеля символ нашего времени, ни ночь, ни день, ни мрак, ни свет".

Схихотворение, которое будоражит меня с самого детства:

А. Блок "Демон".

Иди, иди за мной - покорной

И верною моей рабой.

Я на сверкнувший гребень горный

Взлечу уверенно с тобой.


Я пронесу тебя над бездной,

Ее бездонностью дразня.

Твой будет ужас бесполезный -

Лишь вдохновеньем для меня.


Я от дождя эфирной пыли

И от круженья охраню

Всей силой мышц и сенью крылий

И, вознося, не уроню.


И на горах, в сверканьи белом,

На незапятнанном лугу,

Божественно-прекрасным телом

Тебя я странно обожгу.


Ты знаешь ли, какая малость

Та человеческая ложь,

Та грустная земная жалость,

Что дикой страстью ты зовешь?


Когда же вечер станет тише,

И, околдованная мной,

Ты полететь захочешь выше

Пустыней неба огневой, -


Да, я возьму тебя с собою

И вознесу тебя туда,

Где кажется земля звездою,

Землею кажется звезда.


И, онемев от удивленья,

Ты у'зришь новые миры -

Невероятные виденья,

Создания моей игры...


Дрожа от страха и бессилья,

Тогда шепнешь ты: отпусти...

И, распустив тихонько крылья,

Я улыбнусь тебе: лети.


И под божественной улыбкой,

Уничтожаясь на лету,

Ты полетишь, как камень зыбкий,

В сияющую пустоту...

Она же


" Алиса в бархатной мгле "

Я раньше все время спала
Не зная как сплетаются нити
И разрушается скала,
Все краски, которые видят

Шаг за шагом в темный бархат,
Сиреневый и мягкий нереально
Все изменилось за год,
Мир больше не печальный.

Рука сквозь железо во тьму,
Что окружает вельветом
Я не хочу знать что пойму
Вскоре за вспышками света.

На мне игрушечное платье,
Я Алиса в бархатной мгле,
Нашедшая за дверью счастье,
Что глубоко жило во мне.

Раскрашено кисточкой небо.
Видел ли тот художник
Все краски, которые сделал
Узоров прекрасных и сложных.

Слышал ли чудные ноты
Музыкант, что писал те песни?
Без страха, без слов и заботы
Создал баланс он чудесный.

Колышется тихо листва,
Травинки к земле пригибаются.
Знал ли странник слова,
В которых он не осуждается?

Любимые поэты - Ахматова, Цветаева.. Пушкин (хотя конечно банально) и Есенин! Его я обожаю.. просто боготворю! Именно он научил меня писать стихи...
А нравится его предсмертное стихотворение, да так, что дух захватывает...
"До свиданья, друг мой, до свиданья....
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки, без слова
Не грусти и не печаль бровей бровей,
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить конечно не новей".
с 27 на 28 декабря 1925 г.
Есть много версий, что это стихотворение написал кто-то другой... Я не верю.. Это написать мог только он. Написать, как истинный поэт, собственной кровью....

М. Цветаева.

Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала - тоже!
Прохожий, остановись!

Прочти - слепоты куриной
И маков набрав букет-
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.

Не думай, что здесь - могила,
Что я появлюсь, грозя...
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!

И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились...
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!

Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед:
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.

Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.

Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли...
- И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.

Дарен Уоррен
Актуально всегда и для всех...



I could stay awake just to hear you breathing
Watch you smile while you are sleeping, while you're far away and dreaming
I could spend my life in this sweet surrender
I could stay lost in this moment forever
Ooh, every moment spent with you is a moment I treasure

Don't wanna close my eyes, I don't wanna fall asleep
'Cause I'd miss you baby and I don't wanna miss a thing
'Cause even when I dream of you the sweetest dream will never do
I'd still miss you babe and I don't wanna miss a thing

Lying close to you, feeling your heart beating
And I'm wondering what you're dreaming, wondering if it's me you're seeing
Then I kiss your eyes and thank God we're together
And I just wanna stay with you in this moment forever, forever and ever

I don't wanna close my eyes, I don't wanna fall asleep
'Cause I'd miss you babe and I don't wanna miss a thing
'Cause even when I dream of you the sweetest dream will never do
I'd still miss you babe and I don't wanna miss a thing

And I don't wanna miss one smile, I don't wanna miss one kiss
Well, I just wanna be with you right here with you, just like this
I just wanna hold you close, I feel your heart so close to mine
And just stay here in this moment for all the rest of time
Yeah, yeah, yeah, yeah, yeah

Don't wanna close my eyes, don't wanna fall asleep
'Cause I'd miss you babe and I don't wanna miss a thing
'Cause even when I dream of you the sweetest dream will never do
I'd still miss you babe and I don't wanna miss a thing
I don't wanna close my eyes, I don't wanna fall asleep
'Cause I'd miss you babe and I don't wanna miss a thing
'Cause even when I dream of you the sweetest dream will never do
I'd still miss you babe and I don't wanna miss a thing
Don't wanna close my eyes, I don't wanna fall asleep, yeah
I don't wanna miss a thing

Поэма странностей жизни.
Встречаются, чтоб разлучаться....
Влюбляются, чтоб разлюбить....
Мне хочется расхохотаться
И разрыдаться - и не жить!

Клянуться, чтоб нарушить клятвы...
Мечтают, чтоб клянуть мечты...
О, скорбь тому, кому понятны
Все наслаждения Тщеты!..

В деревне хочется столицы...
В столице хочется глуши...
И всюду человечьи лица
Без человеческой души...

Как часто красота уродна,
И есть в в уродстве красота...
Как часто низость благородна,
И злы невинные уста.

Так как же не расхохотаться,
Не разрыдаться, как же жить,
Когда возможно расставаться?
Когда возможно разлюбить?
И. Северянин

Ф. Сологуб

ЧЕРТОВЫ КАЧЕЛИ

В тени косматой ели,
Над шумною рекой
Качает черт качели
Мохнатою рукой.

Качает и смеется,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Доска скрипит и гнется,
О сук тяжелый трется
Натянутый канат.

Снует с протяжным скрипом
Шатучая доска,
И черт хохочет с хрипом,
Хватаясь за бока.

Держусь, томлюсь, качаюсь,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Хватаюсь и мотаюсь,
И отвести стараюсь
От черта томный взгляд.

Над верхом темной ели
Хохочет голубой:
- Попался на качели,
Качайся, черт с тобой!-

В тени косматой ели
Визжат, кружась гурьбой:
- Попался на качели,
Качайся, черт с тобой!-

Я знаю, черт не бросит
Стремительной доски,
Пока меня не скосит
Грозящий взмах руки,

Пока не перетрется,
Крутяся, конопля,
Пока не подвернется
Ко мне моя земля.

Взлечу я выше ели,
И лбом о землю трах!
Качай же, черт, качели,
Все выше, выше... ах!

***

Сатанята в моей комнате живут.
Я тихонько призову их,- прибегут.

Хорошо, что у меня работ не просят,
А живут со мной всегда, меня не бросят.

Вдруг меня обсядут, ждут, чтоб рассказал,
Что я в жизни видел, что переживал.

Говорю им были дней, давно минувших,
Повесть долгую мечтаний обманувших;

А потом они начнут и свой рассказ,
Не стесняются ничуть своих проказ.

В людях столько зла, что часто сатаненок
Вдруг заплачет, как обиженный ребенок.

Не милы им люди так же, как и мне.
Им со мной побыть приятно в тишине.

Уж привыкли, знают - я их не обижу,
Улыбнусь, когда их рожицы увижу.

Почитаю им порой мои стихи
И услышу ахи, охи и хи-хи.

Скажут мне: "Таких стихов не надо людям,
А вот мы тебя охотно слушать будем".

Да и проза им занятна и мила:
Как на свете Лиза-барышня жила,

Как у нас очаровательны печали,
Как невесты мудрые Христа встречали,

Как пути нашли в Эммаус и в Дамаск,
Расточая море слез и море ласк.

Тьфу... Как бы там ни был силен и чувственен эмоциональный фон творения любого другого поэта, субстратом моего личного духовного мировоспроизведения остается творчество A.D. Изумительно, впечатляюще, душетрепещуще. И нет здесь никакой идеализации.. Сам, честно говоря, удивляюсь, но своего мнения не изменю.
Суггестия 4х4... хехе

Самуил Маршак

* * *

Колышутся тихо цветы на могиле
От легкой воздушной струи.
И в каждом качанье негнущихся лилий
Я вижу движенья твои.

Порою печальна, подчас безутешна,
Была ты чужда суеты
И двигалась стройно, неслышно, неспешно,
Как строгие эти цветы.

* * *

Мы знаем: время растяжимо.
Оно зависит от того,
Какого рода содержимым
Вы наполняете его.

Бывают у него застои,
А иногда оно течет
Ненагруженное, пустое,
Часов и дней напрасный счет.

Пусть равномерны промежутки,
Что разделяют наши сутки,
Но, положив их на весы,
Находим долгие минутки
Н очень краткие часы.

Кир Кай
***
уколола куколка пальчик
не вытерпел пластик
лопнул
хлынул в полое тельце воздух
заполнил куколкины бреши
искал сердце
куколка глазами распахнутыми
никуда не смотрит
а в глазах небо плывет
в свое никуда
и никого во всем городе
только куколкины сны еще звенят
в утреннем сумраке
пластмасовые куколкины сны
где она на деревянном пони
взбивает бумажную пену
и море и море
и небо
и куколка сладко стонет
так вот ты какое сердце
падает с пони
и тонет
и просыпается
новую иглу достает


куколка колет пальчик


***
"рассказать?"

в холодном окне
онко-нежность
закрой
дует
сука
любимая
больно
хотя не имеет значения
мои буквы ничего не значат
твои звуки О - главные
генералисимус обещает любовь
но мы позволим себе сомнения
наебет
и ласково
и нежно
и твои волосы крашенные
что я заплетал всю ночь
что я делаю боже
твои волосы белые
как на солнце смотрел
последнее из себя достал
посмотрел - повертел - выбросил
иду такой и думаю
ктобы подобрал
повертел-посмотрел-выбросил-на
бля в гетто меня и ты - блядина крашенная прекрасноспелая пела и поешь... напрасно... но искренне какбы... нравиццо ооо ооо о!
хотя вру, детка. ты то как раз ангел
такой... под стать небесам
цепляешься за мои чрезмерные фаланги
мои пальцы нелепые
которые созданы протыкать
но ты ангел хули
а я иглесссиаз хулио
плексигласовый мальчик
конорейко кортавый
сладко пою
засыпая плачу
засыпаю тебя
засасываю... вылизываю... выпрашиваю
умоляю даже
или тупо - кривляюсь
танцую с каждым
реже - каюсь
чаще делаю нам с тобой приятности
я такой - сундук со сказками
но они все неправильные
испорченные
страшные
про спящую шапочко
про красную кросавицо
про ктулху из икеи
про маленькую муку
про большую потерю
и еще про герду
про герду
герду мою
и чуть-чуть про кая
пару слов про кая

рассказать?
кортавя... кривлясь... икая...
ДА НУ НА ХУЙ

***
мертвые поэты
живая боль
она проникает в каждое сердце
это невероятная любовь
которая осталась на земле
они ушли
мы тоже скоро
кому останется моя история?
кто будет повторять за мной
как заклинание имя твое
на всех языках мира
во всех песнях
которым я не знаю названия
будет жизнь
и будет биться сердце
и будет дождь и радуга после него
придут новые прекрасные дети
и будут смотреть с надеждой
и будут повторять слова любви
оставшиеся от мертвых поэтов

принеси мне
глаза на тарелке.
глаза рыжей белки.
белки без зрачков.

Любимые стихи из собственного творчества.

Шура Костарев из цикла "Выстрелы"

* * *
Махает ручкой скандалистка вздорная?
Спешу поздравить, брат, – амнистия любовная!

* * *
Необратимость не прикрыть,
Когда с судьбою трудно спорить.
Решил я насморк полечить
И вот уж третий день в запое.

* * *
Глупая, злая, смешная, спесивая –
Полный набор. Что в довесок отметишь:
При всём при этом ещё и красивая.
С первого взгляда и не заметишь.

* * *
Наш Петербург почил в сети абсурдной,
Но он её поборет непременно.
Нельзя же быть столицею культурной
И криминальною одновременно.

* * *
Она сияет в эйфории на заре
Со мною рядом, счастью своему не веря.
И вроде только понедельник на дворе,
А секс уже был восемь раз за всю неделю!

* * *
Можешь не быть ты в рядах подлецов,
Можешь прослыть ты хоть трижды культурным,
Но не удержишься, плюнешь в лицо,
Если оно похоже на урну.

* * *
Людей стереотипы губят,
И судьбы под откос летят:
Подонков женщины не любят,
Они банально их хотят.




* * *
В Петербурге белые ночи,
На Урале – как сажа бела.
Да и реплики здесь тем короче,
Чем обиднее в них слова.

* * *
Когда дивчина завелась и обещает рай,
Рецепт дальнейших действий звучит предельно просто:
Не мудрствуй лукаво, пару палок ей кидай,
Но Боже упаси тебя вставлять их ей в колёса!

* * *
Каждый достоин своей судьбы,
Даже когда он к ней не готов:
У педерастов жизнь без пизды,
У ловеласов жизнь без трусов.

* * *
Брат, не надо считать многочисленных пассий
И проделанных с ними за ночь безобразий,
Ведь считают улов многогранных сердец,
Как рыбалке приходит конец.

* * *
Я к иностранцу в гости заходил
И медицинским спиртом напоил,
И бедолага сокрушался, чуть дыша:
«Зачем жечь глотку, коль горит душа?!»

* * *
В бывшей стране коммунизмостроителей
Вечно психическое обострение
У демократов и прочих любителей
Заднепроходного совокупления.


* * *
Одиночество давит своей пустотой.
Это – серая краска царит на палитре,
Это – крики, сменяемые немотой,
Это – праздник наедине с поллитрой.

* * *
Каждый ирод стоит на учёте
И считается сверхчеловеком.
А когда была правда в почёте,
Начиная с двадцатого века?

* * *
Как лихо Пушкин наводил тень на плетень!
Сколь поколений облапошил ловко!
«Мороз и солнце» – не чудесный день!
«Мороз и солнце» – это водка!

* * *
Отдохновение – не яд, не ртуть.
Контракты с жизнью не расторгнет.
Оно нам нужно, чтобы отдохнуть,
А не затем, чтоб просто сдохнуть.

* * *
Нас раньше повсеместно просвещали –
Учили: «Не убий, не укради».
Теперь же учат: «Чтоб не наебали,
Ты сам как можно больше наеби!»

* * *
Если главу твою сразили страсти,
Поди в пизду – ты в энтом деле мастер.

* * *
Если вдруг миг тяжёлый ввалился непрошен,
Знай, возник он случайно, а не по злобЕ.
Надо просто подумать о чём-то хорошем,
Потому я и думаю о тебе.




* * *
Поэт! Коль ты рождён в России,
Не зарекайся от Сибири.
В берёзовой стране среди придворных шлюх
Не любят тех, в ком не истлел свободы дух.

* * *
Где хочется летать,
Там тишина подвалов.
Где непокорна стать,
Там резкость перегара.
Где хочется гореть,
Там селится беспечность.
Где маленькая смерть,
Там маленькая вечность.

* * *
Никогда не ищите детей в капусте.
Никогда-никогда не влюбляйтесь по почте.
Никогда не женитесь по тихой грусти.
Никогда не дружите на нервной почве.

* * *
Увы! Любовь не просто зла,
Лишь в сердце жар уронишь.
Да, я тону в твоих глазах,
А ты нигде не тонешь.

* * *
Я не умею жить, как вы. Романтиков прожженных
Я общество покинул, словно истины лишённых.
Я дома появляюсь, только чтобы отоспаться.
Я признаюсь в любви, чтоб лишь от бабы отвязаться.

* * *
Ты слёзно констатируешь, что верность – это грош,
Который я по юности на веки потерял.
Но как же ты элементарной вещи не поймёшь,
Что я тебе ради тебя сегодня изменял!




* * *
Вера таится в смирении,
Утро – в остатках вина.
Счастье, как смерть, – мгновение,
А дальше – тишина.

* * *
Сегодня я с отъявленным цинизмом
Пренебрегал словесным гуманизмом.
И все, кто это слышал, стали прибывать в отчаяньи
Не столько от значенья слов, сколько от их звучания.

* * *
Опять ночами не до сна:
И заштормило, и разжарило.
В какое место нас ужалила
Пчела по имени Весна?

* * *
Ужаснёшься, что ты старостью помеченный,
Преждевременно покрывшись сединой,
Как поймёшь, что изменил любимой женщине
Со своею, сука, бывшею женой!

* * *
Ты – острослов, но вот, братан, потеха:
Тебя из состраданья награждают смехом.
И коль твои творенья миру в хуй не всрались,
Сними штаны, чтоб люди искренней смеялись.

* * *
Ты скрываешься от кризисов,
Чтоб не помнить ни хуя.
Алкогольная зависимость –
Это образ бытия.

* * *
Двух слов связать не могут.
Все фразы, словно треск.
Искрит убогий хохот.
Безвкусных шмоток блеск.
Для стаи балагуров –
Цветочная тюрьма.
И как такие дуры
Лишают нас ума?

* * *
Природа матушка нередко поражает
Несоответствиями форм и содержанья.
Но хоть в постели ты похожа на полено,
Елена,
Твой лунный лик достоин гобеленов!

* * *
Мы ревём, словно львы, скачем, будто тигры –
До чего нас довели ролевые игры!
А потом у девчат чуть остынут холки,
И опять всю ночь играть в «Бурлаков на Волге».

* * *
Мне очень жаль людей, чьё напряжённое притворство
Явилося причиною сердечного уродства.
Мне очень жаль воров, что от отчаянья исходят
Обидой ко всему, чего нельзя присвоить.

* * *
Иногда живу, а иногда старею.
Иногда дышу, а иногда немею.
Предо мной дурдомы закрывают двери –
У меня душа болит, а не болеет.

* * *
Я увидел табун своих бывших подружек.
Никому эти стервы теперь не нужны.
Перед ними захлопнулись двери психушек…
Не понятно, с какой стороны.

* * *
Не давай поблажек в драке подлецу.
Даже в русле нравственном обхожденье твёрдо:
Если получил удар – значит по лицу,
Если врезал ты – то обязательно по морде.




* * *
Господа! Любите полненьких девиц.
Пропагандой худобы восхищаться бросьте.
Мир искусства потрясает монументализм,
Ну а кости актуальны только на погосте.

* * *
Неужели сердце дарит кашель, а не рокот?
Неужели будем до конца себя корить?
Неужели на Земле непомерно плохо
Всем, кого чутьё отказалось подводить?

* * *
Если ты застрял на пути
К временам беззаботного счастья,
Помни: мир готов расцвести –
Он лишь ждёт твоего участья.

* * *
Флиртовал налево и направо,
Но уж больно скудные последствия.
Даже у сапёров, брат, случаются провалы,
Но они значительно существенней.

* * *
Мистификаторы диковинных сортов
Перед народом изгаляются умело
И поднимают кучу бабок, ну а в это время Бог,
Как прежде, продолжает своё дело.

* * *
От чего опять мы в ссоре?
Однозначных версий мало:
Или я тебя не понял,
Или ты не то сказала.

Я брошен людьми, костер мой потушен.
Хотел умереть, но и смерти не нужен.
Пришла, посмотрела, повернулась, ушла,
И в мертвое тело вернулась душа.


Я ожил, но что мне до жизни теперь.
И сердце терзает безумия зверь.
Мой холоден мозг, и мысль лишь одна,
- Когда же проклятая сгинет луна?

Скорее б ночь кончилась, длится уж век.
И я начинаю свой долгий побег.
Бегу по пустыне, барханы, пески,
Надеясь, что скоро не станет тоски.

И ветер навстречу. И хлещет, и бьет.
Он мне убежать от себя не дает.

А знал ведь, я помню, счастия свет.
И слезы теперь той памяти след,
То слезы,– что память хотел бы вернуть.
Но к счастью теперь отрезан мне путь.

Отваги ни капли, стремлений уж нет,
Эмоциям всем- безразличье ответ.
Бегу я, не зная, куда и зачем.
Возможно, уже и глух я и нем.
Никто не зовет, не гоним я никем.

Но все же бегу я, не в силах стоять,
Не в силах безумия страх я унять.

Споткнулся, упал, земля холодна,
Глаза поднимаю, а там все она,
Звенит проклятая в небе луна.
Кругом осмотрелся, и мир вдруг исчез,
Как будто его и не было здесь.
“Но как, и куда теперь я попал ?”
- С болью мой мозг в голове закричал.
Луна вдруг изчезла, земли больше нет.
Понять не могу, – но где же ответ?

Ответом мне был фонарика свет.
Врач светит в зрачки,– реагируют, нет?
- Ну, братец, ты больше нас так не пугай,
С такой верхотуры наземь не сигай.

Я - ребенок, неродившийся на свет,
Я - безродная душа по кличке Нет.

Я - колючий холодок в душе врача.
Узелок, людьми разрубленный сплеча.

Пусть же будет вам легко, отец и мать,
Жить, как все, и ничего не понимать.

Все равно я вас люблю сильнее всех,
Даже если вы забыли этот грех...

Всего лишь маленький шажок
И я в стране незнания.
Но совершить мне сей прыжок,
Не дают воспоминания!

ОШИБКА

Когда снежинку, что легко летает,
Как звездочка упавшая скользя,
Берешь рукой - она слезинкой тает,
И возвратить воздушность ей нельзя.

Когда пленясь прозрачностью медузы,
Ее коснемся мы капризом рук,
Она, как пленник, заключенный в узы,
Вдруг побледнеет и погибнет вдруг.

Когда хотим мы в мотыльках-скитальцах
Видать не грезу, а земную быль -
Где их наряд? От них на наших пальцах
Одна зарей раскрашенная пыль!

Оставь полет снежинкам с мотыльками
И не губи медузу на песках!
Нельзя мечту свою хватать руками,
Нельзя мечту свою держать в руках!

Нельзя тому, что было грустью зыбкой,
Сказать: "Будь страсть! Горя безумствуй, рдей!"
Твоя любовь была такой ошибкой, -
Но без любви мы гибнем. Чародей!

а я "памятник" Пушкина в школе на конкурсе чтицоф читал с выражением!

Победил?

Бродский. "письма стене"
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини.
Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани.
За твоею спиной умолкает в кустах беготня.
Мне пора уходить. Ты останешься после меня.
До свиданья, стена. Я пошел. Пусть приснятся кусты.
Вдоль уснувших больниц. Освещенный луной. Как и ты.
Постараюсь навек сохранить этот вечер в груди.
Не сердись на меня. Нужно что-то иметь позади.

Сохрани мою тень. Эту надпись не нужно стирать.
Все равно я сюда никогда не приду умирать,
Все равно ты меня никогда не попросишь: вернись.
Если кто-то прижмется к тебе, дорогая стена, улыбнись.
Человек -- это шар, а душа -- это нить, говоришь.
В самом деле глядит на тебя неизвестный малыш.
Отпустить -- говоришь -- вознестись над зеленой листвой.
Ты глядишь на меня, как я падаю вниз головой.

Разнобой и тоска, темнота и слеза на глазах,
изобилье минут вдалеке на больничных часах.
Проплывает буксир. Пустота у него за кормой.
Золотая луна высоко над кирпичной тюрьмой.
Посвящаю свободе одиночество возле стены.
Завещаю стене стук шагов посреди тишины.
Обращаюсь к стене, в темноте напряженно дыша:
завещаю тебе навсегда обуздать малыша.

Не хочу умирать. Мне не выдержать смерти уму.
Не пугай малыша. Я боюсь погружаться во тьму.
Не хочу уходить, не хочу умирать, я дурак,
не хочу, не хочу погружаться в сознаньи во мрак.
Только жить, только жить, подпирая твой холод плечом.
Ни себе, ни другим, ни любви, никому, ни при чем.
Только жить, только жить и на все наплевать, забывать.
Не хочу умирать. Не могу я себя убивать.

Так окрикни меня. Мастерица кричать и ругать.
Так окрикни меня. Так легко малыша напугать.
Так окрикни меня. Не то сам я сейчас закричу:
Эй, малыш! -- и тотчас по пространствам пустым полечу.
Ты права: нужно что-то иметь за спиной.
Хорошо, что теперь остаются во мраке за мной
не безгласный агент с голубиным плащом на плече,
не душа и не плоть -- только тень на твоем кирпиче.

Изолятор тоски -- или просто движенье вперед.
Надзиратель любви -- или просто мой русский народ.
Хорошо, что нашлась та, что может и вас породнить.
Хорошо, что всегда все равно вам, кого вам казнить.
За тобою тюрьма. А за мною -- лишь тень на тебе.
Хорошо, что ползет ярко-желтый рассвет по трубе.
Хорошо, что кончается ночь. Приближается день.
Сохрани мою тень.

Олово в голову,
Ночи бессонные,
Дни тягомотные, мысли колоннами.
В городе холодно, кутаюсь, путаюсь,
То загрущу, то о чем-то задумаюсь…
Не на войне, не умру, но без радости…
Горько и больно, из крайностей в крайности…

Синяя линия
В знак препинания.
Встречи по пальцам, пустые признания…
Не на костре, но горю в одиночестве.
Хочется пить, напиваться не хочется.
В стенку горохом слова откровения,
Мерка в шажок от любви до презрения.

Гулкими звуками
Грудь надрывается…
Мне в одиночку с бедою не справиться…
Письма в корзину, стеной расстояния…
Лезвием острым цена расставания.
Не на погибель, но ядом пропитано
Всё, что написано, всё, что прочитано…

Фразы напрасные
Дохнут на выдохе,
Сердце до донышка выпито... Вылакал…
Не к эшафоту, но будто простреленный…
В собственном доме, как в джунглях, потерянный…
В городе холодно…кутаюсь…путаюсь…
То загрущу…то о чём-то задумаюсь…

2005-07-24
©Игорь Ларионов

Э. Асадов
БАЛЛАДА О РЫЖЕЙ ДВОРНЯГЕ.



Хозяин погладил рукою
Мохнатую рыжую спину-
«Прощай, брат, хоть жаль мне, не скрою,
Но все же тебя я покину».

Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся под гулким навесом,
Где пестрый, людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.

Собака ни взвыла ни разу,
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза,
С почти человечьей тоскою.

Старик у вокзального входа
Сказал:»Что оставлен бедняга?
Эх был бы хорошей породы,
А то ведь простая дворняга».

Огонь над трубой заметался,
Взревел паровоз, что есть мочи,
На месте как бык потоптался
И ринулся в непогодь ночи.

В вагонах, забыв передряги,
Смеялись, курили, дремали,
Здесь видно о рыжей дворняге
Не думали, не вспоминали.

Не думал хозяин что где-то
По шпалам, из сил выбиваясь,
За красным, мелькающим светом,
Собака бежит задыхаясь.

Споткнувшись, кидается снова
В кровь лапы о камни разбиты
И выпрыгнуть сердце готово,
Настежь из пасти открытой.

Не ведал хозяин, что силы,
Вдруг разом оставили тело,
И стукнувшись лбом о перила
Собака под мост полетела.

Труп волны снесли под коряги.
Старик, ты не знаешь природы,
Ведь может быть тело дворняги,
А сердце чистейшей породы!

© Sid.N.

Живёт богиня с глазами Йоко,
Имея свой сетевой пароль,
Дневник, стихи как удары тока,
И знает больше, и знает боль...


А я такая же, но поменьше,
Со мной и творчество, и дестрой.
Не так уж много на свете женщин,
Способных зваться моей сестрой.

________
Папе (Сиду Барретту)

Одинокие приходы это параша,
Хотя есть и плюсы - никто не лезет.
Но опять же вдвоём может быть не краше,
Если твой приятель тебя забесит.
Мой папа умер. Два года назад.
Я всё чаще одна трипую,
Если только не влезет какой-то гад,
Готовый сожрать любую..
Я должна беречься от этих зол,
Сколь угодно красивых с виду,
Потому что, бллинн, ни один козёл
Никогда не заменит Сида...
________

День Фредди...

Боже! Кровавое клеклое мясо

Мерещится всюду, куда ни плюнь,

Отблеск безумного свистопляса,

Шрам через всю ладонь - июнь.

Сколько же мусора в наших душах?

Сегодня вот вынесла целый куль...

Корочки льда на солёных лужах,

Сознание вывернуто, как руль...

Боль и бессмысленность бабьих судеб,

Роды уродов в говне и в муках...

Пусть у меня никого не будет!

Пусть все считают, что я - сука!

Фредди! Похоже, твоей дорогой

Мне суждено догореть свободной,

То есть - безумной и одинокой,

И к размножению не пригодной.

____________________
Я ожидание ненавижу,
И ожидающих расстреляла бы.
Они отдраены, будто палубы,
Но снова лезут в сырую жижу

По колдоёбинам и по рытвинам,
Пока инсульт по башке не трахнет.
А я сегодня блевала бритвами -
Так изо рта теперь кровью пахнет.

А я хрипела над каждым лезвием,
И не могла никак нахрипеться,
Они всё лезли, и лезли, лезли, бля,
Неконтролируемый пипец, бля...

Я по стальному кусочку каждому
Могу отдать, таково отчаяние,
Всё остальное, куда однажды мы
Уже вступили, но лишь случайно,

Теперь не выбраться. Я не вижу
Уже ни беса, ни белокрылого.
Я ожидание ненавижу,
И ожидающим плюну в рыло, бля...
___________

Двое

Луна крадется вдоль поясницы

Лучом сияния своего,

Сочится каплями сквозь ресницы.

Я не успела тебе присниться.

Теперь твой ход. Пропусти его.



Я не умею быть общей деткой,

Я смыла много кровавых пятен,

Между тюрьмой и обычной клеткой,

Блондинкой этой и мной - брюнеткой,

Не делай выбор - ведь он понятен.



Я отвернулась. Жребий брошен.

Вас тоже двое - и вы похожи

На каждый шрам у меня на коже.

Воспоминания о хорошем

Остались пятнами на обоях.

Отсюда вывод - забыть обоих.

А я отдаю всё, чем дорожила
Тем, кто от кумара дошёл до кумира.
На горле струна натянулась, как жила,
Я болью своей накормила полмира.
Не тем, кто свой путь измерял головами,
Хоть это и страшно, но всё же несложно.
А тем, кто терзает бумагу словами,
Какие ни сжечь, ни стереть невозможно.
Для тех, кем дышала, как марихуаной,
Для тех, кого знала, хотела, любила,
Для тех, кому боль обернётся нирваной,
Для сердца, случайно ставшего раной,
Зияющей, чёрной, сияющей, рваной,
Для будущего, которое было…

(с)SN

Символизъм начала двадцатого века, Зинаида Гиппиус, одна из моих любимых поэтесс... местами.

До дна.

Тебя приветствую, мое поражение,
Тебя и победу я люблю равно
На дне моей гордости лежит смирение - 
и радость, и боль - все одно.

Над водами, стихнувшими в безмятежности 
вечера ясного - все бродит туман;
в последней жестокости - есть бездонность нежности
и в Божией правде - Божий обман.

Люблю я отчаяние свое безмерное
нам радость в последней капле дана.
И только одно здесь я знаю верное - 
нужно всякую чашу пить - до дна.

Азмаз

Вечер был ясный, предвесенний, холодный
зеленая небесная высота - тиха.
И был тот вечер - господу неугодный
была годовщина нашего невольного греха.

В этот вечер - будто стеклянный - звонкий
на воспоминание и боль мы осуждены.
И глянул из-за угла месяц тонкий
нам в глаза с нехорошей, левой стороны.

В этот вечер, в этот вечер веселый
смеялся месяц, узкий как золотая нить.
Люди вынесли гроб белый, тяжелый
и на дроги с усилием старались положить.

Мы думали о том, что у нас есть брат - Иуда,
и что предал он на грех, на кровь - не нас...
Но не страшен нам вечер - мы ждем чуда,
ибо сердце у нас острое, как алмаз.

О, кстати, на стихотворение Сологуба "Чертовы качели" у группы "Вилы" песня есть.

СИЛЬВИЯ ПЛАТ

ЛУНА И ТИС

Это свет рассудка. Космический. Голубой.
Черные деревья рассудка залиты холодной судьбой.
Травы, слагая свои горести к моим ногам,
Колют лодыжки, поклоняются мне, как своим богам.
Дымные, пьянящие испарения тишины
От моего ненадежного дома отделены
Только полосками надгробных камней, одна другой ниже,
Где выход отсюда, что будет за ним — я просто не вижу...

Луна — не дверь. Это лицо.
Горестное, тревожное, белое...
Луна утаскивает море, спокойно свое черное дело делая,
И рот ее как безнадежное “О”.

Я живу тут.
Колокола, потрясая небо по воскресеньям —
Восемь огромных языков (а я одна!), —
Дважды в день объявляют о Воскресении,
И деловито вызванивают свои имена.

Готический тис остро глядит в вышину.
Взгляд, по нему скользя, обнаруживает луну.
Мачеха моя луна,
Она не Мария, она не бывает нежна,
Летучих мышей и сов выпускают ее голубые одежды,
Как бы хотелось мне отвернуться от них — к нежности
Лица на фреске, смягченного колебаньем свечей,
Лица, склоняющего ко мне взор кротких очей.

Я, наверное, свалилась оттуда. Где звезды. Издалека.
Голубым и таинственным светом цветут облака.
Тут церкви святые холодно-невесомы при свете луны,
Их руки и лица от святости закостенели,
скамейки внизу холодны.
Луна сюда не глядит,
Пустынная в пустоте.
И тис твердит
Только о молчании и черноте.
1961


ТЕД ХЬЮЗ

ОЗАРЕНИЕ

Лондон. Лиловые мягкие сумерки
Апрельского вечера.
Через Чок-фарм-бридж
Я спешу к метро: молодой отец,
Голова кружится от бессонных ночей
И новых ощущений.
И вот мне навстречу идет этот парень.
Я скользнул по нему взглядом (что это у него?
Да нет, показалось) и пошел было дальше,
А потом вдруг понял — и догнал его.
Это был крохотный звереныш, который сидел
У парня за пазухой. Так у нас в детстве шахтеры
Носили под курткой охотничьих собачонок.
Но главное — глаза, которые пытались
Перехватить мой взгляд. Как же мне это было знакомо!
Огромные уши, острая мордочка — звереныш
Выглядывал из-под куртки, и вид у него
Был испуганный и враждебный.
“Да это же лисенок!” —
Услышал я собственный удивленный голос.
Парень остановился. “Откуда он у вас?
Что вы собираетесь с ним делать?”
Подумать только, лисенок
Посередине Чок-фарм-бридж!
“Могу продать. Всего один фунт”. “Постойте,
Где вы его нашли? Куда несете?”
“На продажу. Кто-нибудь да купит — за фунт-то!”
И ухмылка.
Я же подумал: что ты на это скажешь?
И как мы уживемся с лисенком в нашей каморке?
Да еще с грудным ребенком?
И что мы будем делать с его дикими повадками?
С его безудержной энергией?
А когда он, повзрослев, услышит зов предков,
Куда мы денем сильного и ловкого зверя,
Своенравного, с вытянутой мордой?
Которому надо пробегать двадцать миль за ночь?
А его нюх, от которого ничего не ускользает?
И как нам быть с его фантастическим чутьем, как
Обмануть его?
А лисенок
Все смотрел через мое плечо на прохожих:
На одного, на другого. Опять на меня.
Удачи — вот чего ему сейчас не хватало.
Он уже вырос из сосунков,
Но глаза его были еще совсем щенячьими:
Крошечные, круглые и сиротские,
Как будто заплаканные. Он остался
Без материнского молока, без игрушек из шерсти и перьев,
Без уютных потемок лесной норы
И без громкого шепота созвездий,
Когда его Мать возвращалась с ночной охоты.
Мои мысли, как большие добродушные псы,
Кружили вокруг лисенка, обнюхивая его.
И все же
Я не решился, я ушел. Но, потеряв лисенка, как будто
Разминулся со своей судьбой. Я оттолкнул его — в будущее,
Которое ожидало его в Лондоне. Торопливо
Я нырнул в подземку... Что, если бы я заплатил,
Что, если бы я отдал этот несчастный фунт и вернулся к тебе
С лисенком на руках, и мы стали бы жить все вместе,—
Выдержал бы наш брак такое испытание?
Справился бы я? А ты?
Но я упустил этот шанс.
И теперь наш брак был обречен.

ПОЛЬ ЭЛЮАР


Легкость сама

Нежность твоя твои пораженья и мягкая гордость
Легендарная география взглядов и ласк
Органное колдовство
Смешение рук и глаз
Трав и снегов
Трав и весны
И невидимой дрожи моря под прикосновеньем дождя
Смешение тишины и твоей магнетической ясности
И ветра который приносит губам привкус молодости
И далекого поцелуя

Ветра чью руку ты чувствуешь вдруг под одеждой.




***
Она непоседа с хрустальным челом
Сердце ее в обрамлении черной звезды
Глаза ее поют об ее уме
Глаза ее в знойное лето прохлада
Тепло холодной зимой
Глаза ее постигают себя и смеются
Глаза ее игроки их выигрыш пригоршни света.





Мы существуем

Ты видишь пламя вечера он скорлупу проклюнул
Ты видишь лес он кутается в свежесть

Ты видишь обнаженную равнину в оправе
медленного неба
И снег высокий словно море
И море до лазури высотой

И совершенство камня и ласковость деревьев -
тайную союзницу свою
Ты видишь города окрашенные грустью
Позолоченной и тротуары полные застенчивости
милой
И площадь где у одиночества своя улыбчивая
Статуя и у любви свой дом

Зверей ты видишь
Лукавых близнецов друг другу приносимых
в жертву
Невинных братьев чьи немые тени слиты
В пустыне крови

Ты видишь славного ребенка он играет
Смеется он он очень мал еще он даже меньше
Чем птица малая поющая в ветвях

Пейзаж ты видишь пахнущий рекой и маслом
Где места нет сухому камню где земля
Всю зелень лету отдает а лето ее плодами устилает

Выходят женщины навстречу из зеркал старинных
Тебе протягивая молодость свою и веру
в молодость твою
Одна из них тебя вуалью светлой облекает
Ты видишь сквозь нее мир без тебя.




Непрерывность стиха

Глазами и пальцами я изучаю улыбки
Ранним утром дремавшие травы
Что распрямляются стадо завидев
Грудь забывающую про голод
Про стыд

Женщину эту сообщницу чуткую
Вялой любви и любви небывалой
Женщину что прислушивается к жизни
К буре рыданья
К зеленому острову тишины

Глазами и пальцами я изучаю улыбки
Я их отражаю
Кто они эти ласковые существа
Которые шепчутся мой покой охраняя
Улыбаясь росе

Солнце мягче кротовой шкурки
Прядь на лбу
Сломана долгая и неподвижная ночь
Сорвана гордая маска
Распалась цепь

Листок разворачивается
Улыбка моя продолжает
Пальцы мои и глаза
Наша молодость нежно
Рождает рассвет над землей.

МАРК ШАКУЛО

***
Снег кружевами опутывал
ночь нашей встречи,
накидывая паутинки
на твои озябшие плечи.
О чем мы говорили
в ту пасмурную полночь,
помнит случайный прохожий,
любопытная сволочь.
Мы шагали по хлипкой грязи,
закутавшись друг в друга,
как шелковые куколки.
Ночь говорила без звука
об одиночестве звездном,
а мы растворялись и плыли
в сумраке морозном.
Похожие на улиток,
несли мы на спинах усталых
два спиральных мира,
теряясь в безлюдных кварталах.


СПЯЩИЕ

Позови меня,
я не откликнусь.
Постучись ко мне,
я не открою.
С одиночеством я свыкнусь,
я с тобой и не с тобою.

Не целуй меня,
ведь я стал тенью,
не целуй
мои немые вещи –
я во власти сновиденья,
и душа попала в клещи.
Не проснусь, не стану былью.
Для тебя я сплю всего лишь.
Разбудить не сможешь –
не поддамся
твоему усилью.
Зря ты звезды молишь,
ведь они, как я,
все равно тебя не слышат.

Странно это, странно:
лишь во сне моем
мы могли быть вместе,
но из мира твоего
нет никаких известий.

Мы связаны навеки.
Но там, где я не сплю,
ты закрыла веки…
Чтобы спали слаще мы,
друг другу мы приснились
спящими.

ТЕМНАЯ ВОДА

Заметь меня в потоке суеты,
Я – только капля в сумрачной пучине.
Но в темноте разведены мосты
Для нас, взывающих из бездны синей.

К цветам болотным не привыкла ты
И путаешься в жизни, как в трясине.
Заметь меня в потоке суеты,
Где мы, надеюсь, все-таки не сгинем.

Зеленый ил мы смоем наконец
Из мутной глубины своих сердец.
Пускай закружат нас ветра лихие,

Пока совсем к нам не пристала грязь,
Пока не растворились в той стихии,
В которой умирают, не родясь!


ПЕСНЯ ПРОПАВШЕГО В ТУМАНЕ

Я плутаю растерянно
на границе реки и тумана.
У зыбкого белого шелка
есть что-то схожее с песнями:
ничего не видно толком,
и во рту привкус плесени.

Туман клубится и пенится,
как взбитые сливки.
Тяжелый влажный воздух,
и мокро в ботинках хлипких.
Туман превращается в воду.

Ни то, ни другое…
Неуловимое среднее
между снами и явью,
грезами и бреднями,
волнами и рябью.

Идти все труднее
и мышцам моим нужен роздых.
Но нет уже места,
где были б вода или воздух.

Я барахтаюсь растерянно
на границе дна и берега.
Заплескалась река! От бессилья
со мною случилась истерика.
Как прозрачные синие крылья
призрачной птицы,
меня подхватила стихия…

А может, это мне снится
или просто пишу стихи я?


ЛИЛИТ

Я расскажу тебе правду о космосе,
без латыни и греческой ереси,
без оттенка учености в голосе,
без добавок книжной перекиси,
не о звездах и солнечных пятнах,
а о том, что увидел воочию,
когда спал, беспокойно ворочаясь
в стельку пьяный и в брюках помятых…

Где-то черные луны орбитами
перемалывают наши судьбы.
Мы встаем спозаранку разбитыми,
мечтая опять уснуть бы.
Выискивая астральные новости,
мы листаем газетные полосы,
где утробным вещается голосом,
что сегодня нас ждут только пропасти.

Опоясанные новыми безднами,
мы шагаем в базарной сумятице,
ворошим словами скабрезными
с понедельника и до пятницы
в сердцах, как в печах кочегарки,
золу и древесные угли!
А на лицах, одинаково круглых –
лишь пробелы и опечатки.

О, поверь мне, я знаю доподлинно,
что наш рок – это темные луны.
Я показываю пальцем – вот они!
Но и в телескопические лупы
не увидишь их древние остовы,
не измеришь земными мерками.
Загляни мне в глаза и, как в зеркале,
там найдешь отраженья их чертовы!

(А от той накрахмаленной простыни,
что сушиться повешена на небо,
изрешеченной и исхлестанной,
у собак и лунатиков – паника.
Она – щит полированный викингу
и надгробный камень усопшему…
Только я ее по-хорошему
из стихов этих к черту выкину!)

Они древние мира праматери,
древнее любого господа.
Я глядел в их дремучие кратеры,
всякий раз пропадая пропадом.
О, я знаю, ты можешь вызволить
мою душу, как тень Эвридики,
снова юной и невредимой,
какою была она сызмала!

Ну и пусть, что я вместе с суккубом
участвую в бесшабашных оргиях,
выпивая на брудершафт сугубо
с Лилит у ада на задворках!
Оплесканный, омытый Стиксами,
захожу в сады сатанатория,
где молитвой тарабарщину тараторю я:
«И маски ада иксами…»

О лунные музы, воспойте-ка
на новый лад древнюю женщину –
роскошно-величавую, как готика,
и темную, как Марианская трещина!
Когда тени загустели смолами,
как букашка в агате, свет застыл,
тогда черную плоть ее светлости
боги высекли тяжкими молотами.

Распахнула глазища-галактики,
распустила косу свою по небу…
О лунные музы, восславьте-ка
ради женщины подвиг какой-нибудь,
из любой лиро-эпической области!
Взять хотя бы ахейцев с троянцами
(в моей памяти еще роятся ли
примеры беспримерной доблести?)

Что Елена, что прочие образы –
марионетки, игрушки и куклы,
кем-то выдуманные попросту
черно-белые лживые буквы!
Ну а эта сумрачная барышня,
разве можно спутать ее с кем-то?
Совершенная, как Мебиуса лента,
и простая, как листья боярышника!

случайно попалось, очень понравилось

Гуфельд Зэев

- Скажешь мне "да"?
- Да.
- Скажешь мне "нет"?
- Нет.
- Что там в окне?
- Звезда.
- Что нам с того?
- Свет.
- Вот на стене...
- Тень.
- А в колыбели?
- Дочь.
- Завтра придёт...
- День.
- Ну а пока?
- Ночь.
- Ночью темно.
- Боюсь!
- А рядом со мной?
- Покой.
- Я постарею.
- Пусть.
- Может, и ты.
- С тобой.
- Ты для меня?..
- Звезда.
- Я для тебя?..
- Свет.
- Вместе навек?
- Да.
- Ты меня любишь?
- ...

не могу обойти вниманием своего любимого мужчину

Владимир Маяковский

ЛИЛИЧКА!
Вместо письма

Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще -
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?

Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.

СКРИПКА И НЕМНОЖКО НЕРВНО

Скрипка издергалась, упрашивая,
и вдруг разревелась
так по-детски,
что барабан не выдержал:
"Хорошо, хорошо, хорошо!"
А сам устал,
не дослушал скрипкиной речи,
шмыгнул на горящий Кузнецкий
и ушел.
Оркестр чужо смотрел, как
выплакивалась скрипка
без слов,
без такта,
и только где-то
глупая тарелка
вылязгивала:
"Что это?"
"Как это?"
А когда геликон -
меднорожий,
потный,
крикнул:
"Дура,
плакса,
вытри!" -
я встал,
шатаясь, полез через ноты,
сгибающиеся под ужасом пюпитры,
зачем-то крикнул:
"Боже!",
бросился на деревянную шею:
"Знаете что, скрипка?
Мы ужасно похожи:
я вот тоже
ору -
а доказать ничего не умею!"
Музыканты смеются:
"Влип как!
Пришел к деревянной невесте!
Голова!"
А мне - наплевать!
Я - хороший.
"Знаете что, скрипка?
Давайте -
будем жить вместе!
А?"

Алла Горбунова

* * *
Бродиль по граду Питеру большая крокодиль.
Она меня похитила, а мать меня родиль.
А крокодиль похитила и в Невском иле-Ниле,
как Антиноя Адриан, она меня любила,
и как волчица Ромула поила,
и звездную полынь под спину мне стелила,
и наливала мне в консервную банку вод последневремённых вино,
и приглашала много других крокодиль,
много других крокодиль,
и танцевала со мной,
день и ночь танцевала со мной
кадриль, кадриль, кадриль.

О моя крокодиль, крокодайл, крококо!
Там на лугах, ты слышишь, пасутся ко,
а моя крокодиль, как мадам Помпадур, пудра контуш рококо,
а моя крокодиль сделала мне бо-бо,
она меня съела, малютка, вот и вся любовь.

О, кто бы ты по Питеру, голубчик, не бродиль,
я помню только первую кро-ко-диль!
Ходи по школам, миленький, как маньяк,
в коньяк своей любовнице добавь мышьяк,
выябывайся, словно сам Растиньяк!
Дрочи у детских садиков – как пе-до-филь,
копай в ночи на кладбище – как не-кро-филь,
имей себе козленочка – как зо-о-филь, –
я помню только первую кро-ко-диль!

О моя крокодил, крокодайл, крококо!
Я теперь просто огрызок
от любви несказанной такой,
а моя крокодайл – как яйцо Фабержэ,
она – как пропасть во рже,
а моя крокодиль мне сказала ам-ам,
она меня съела, малютка,
вот и весь любовный роман.

Она меня завертывала в целлофан,
она меня неистово целоваль,
она мне шёрстку гладила – утюжком,
она мне тёрла мордочку – наждачком,
она колола в лапку мне – всяку дрянь,
она наносила мне много красивых,
ни на что не похожих ран.
Она мне говорила матные злые слова
она вытирала попу моим подолом
и сморкалась в мои рукава,
но она всегда была права, а я неправа.
Она надо мной так плакаль, когда я была мертва.

Но кто бы за вами, девушки, ни ходиль,
кто б вам драгоценности ни дариль,
кто б в иномаркахъ вас ни возиль, –
помните свою первую крокодиль!

И кто скажет дурное слово в сердце своём
о первой любви своей –
да будет проклят.
Она меня любила, как Ахиллес Патрокла.
Она надо мной так плакаль, когда я сдохла.

Бродил по граду Питеру большая крокодиль.
Она меня похитила, а мать меня родиль.
По моей потерянной душе колокола в Византии,
слышишь, звонят...
Бляди, любите теперь меня!
По моей, по девичьей красе, птицы в Ирии
плачут весной,
Сирин и Алконост...
Бляди, любите теперь меня!
Утюжком, наждачком – всё равно.
И плачьте, как та крокодиль.
И танцуйте со мной,
день и ночь танцуйте со мной
кадриль, кадриль, кадриль...

Иосиф Бродский

***
В этой маленькой комнате всё по-старому:
аквариум с рыбкою - все убранство.
И рыбка плавает, глядя в сторону,
чтоб увеличить себе пространство.

С тех пор как ты навсегда уехала,
прохладно, и чай не сладок.
Сделавшись мраморным, место около
в сумерках сходит с ума от складок.

Если прикрыть занавеской улицу,
нехотя вспыхнет пучок мимозы.
Две половинки карманной луковицы
после восьми могут вызвать слезы.

Часто чудится Греция. Некая роща; некая
охотница в тунике. Впрочем, чаще -
нагая преследует четвероногое
красное дерево в спальной чаще.

Клинышек пегой бородки прадеда
в рамке рыжеет тебе в отместку.
Но если случается вспомнить правило,
то с опозданием и не к месту.

В качку, увы, не устоять на палубе.
Бурю, увы, не срисовать с натуры.
В городах только дрозды и голуби
верят в идею архитектуры.

Несомненно, все это скоро кончится -
быстро и, видимо, некрасиво.
Мозг - точно айсберг с потекшим контуром,
сильно увлекшийся Куросиво.

О, да! Бродский! А вот это мне нравится скрытым пронзительным эротизмом.


БРОДСКИЙ

1

Сдав все свои экзамены, она
к себе в субботу пригласила друга,
был вечер, и закупорена туго
была бутылка красного вина.

А воскресенье началось с дождя,
и гость, на цыпочках прокравшись между
скрипучих стульев, снял свою одежду
с непрочно в стену вбитого гвоздя.

Она достала чашку со стола
и выплеснула в рот остатки чая.
Квартира в этот час еще спала.
Она лежала в ванне, ощущая

всей кожей облупившееся дно,
и пустота, благоухая мылом,
ползла в нее через еще одно
отверстие, знакомящее с миром.

2

Дверь тихо притворившая рука
была -- он вздрогнул -- выпачкана; пряча
ее в карман, он услыхал, как сдача
с вина плеснула в недрах пиджака.

Проспект был пуст. Из водосточных труб
лилась вода, сметавшая окурки.
Он вспомнил гвоздь и струйку штукатурки,
и почему-то вдруг с набрякших губ

сорвалось слово (Боже упаси
от всякого его запечатленья),
и если б тут не подошло такси,
остолбенел бы он от изумленья.

Он раздевался в комнате своей,
не глядя на припахивавший потом
ключ, подходящий к множеству дверей,
ошеломленный первым оборотом.


И вот это, наверное, самое любимое у Бродского:



ПИЛИГРИМЫ

"Мои мечты и чувства в сотый раз
Идут к тебе дорогой пилигримов"
В. Шекспир

Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды горят над ними,
и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
да, останется прежним,
ослепительно снежным,
и сомнительно нежным,
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
...И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.

МАКСИМИЛИАН ВОЛОШИН

КОСМОС

1
Созвездьями мерцавшее чело,
Над хаосом поднявшись, отразилось
Обратной тенью в безднах нижних вод.
Разверзлись два смеженных ночью глаза,
И брызнул свет. Два огненных луча,
Скрестясь в воде, сложились в гексаграмму.
Немотные раздвинулись уста,
И поднялось из недр молчанья Слово.
И сонмы духов вспыхнули окрест
От первого вселенского дыханья.
Десница подняла материки,
А левая распределила воды,
От чресл размножилась земная тварь,
От жил — растения, от кости — камень,
И двойники — небесный и земной —
Соприкоснулись влажными ступнями.
Господь дохнул на преисподний лик,
И нижний оборотень стал Адамом.
Адам был миром, мир же был Адам.
Он мыслил небом, думал облаками,
Он глиной плотствовал, растеньем рос,
Камнями костенел, зверел страстями,
Он видел солнцем, грезил сны луной,
Гудел планетами, дышал ветрами.
И было всё — вверху, как и внизу, —
Исполнено высоких соответствий.

2
Вневременье распалось в дождь веков,
И просочились тысячи столетий.
Мир конусообразною горой
Покоился на лоне океана.
С высоких башен, сложенных людьми
Из жирной глины тучных межиречий,
Себя забывший Каин разбирал
Мерцающую клинопись созвездий.
Кишело небо звездными зверьми
Над храмами с крылатыми быками.
Стремилось солнце огненной стезей
По колеям ристалищ Зодиака.
Хрустальные вращались небеса,
И напрягались бронзовые дуги,
И двигались по сложным ободам
Одна в другую вставленные сферы.
А в дельтах рек — Халдейский звездочет
И пастухи Иранских плоскогорий,
Прислушиваясь к музыке миров,
К гуденью сфер и к тонким звездным звонам,
По вещим сочетаниям светил
Определяли судьбы царств и мира.
Всё в преходящем было только знак
Извечных тайн, начертанных на небе.

3
Потом замкнулись прорези небес,
Мир стал ареной, залитою солнцем,
Под куполом из черного эфира,
Опертым на Атлантово плечо.

4
На фоне винно-пурпурного моря
И рыжих охр зазубренной земли,
Играя медью мускулов — атлеты
Крылатым взмахом умащенных тел
Метали в солнце бронзовые диски
Гудящих строф и звонких теорем.

5
И не было ни индиговых далей,
Ни уводящих в вечность перспектив:
Всё было осязаемо и близко —
Дух мыслил плоть и чувствовал объем.
Мял глину перст, и разум мерил землю.

6
Распоры кипарисовых колонн,
Вощеный кедр закуренных часовен,
Акрополи в звериной пестроте,
Линялый мрамор выкрашенных статуй,
И смуглый мрамор липких алтарей,
И ржа, и бронза золоченых кровель,
Чернь, киноварь, и сепия, и желчь —
Цвета земли понятны были глазу,
Ослепшему к небесной синеве,
Забывшему алфавиты созвездий.

7
Когда ж душа гимнастов и борцов
В мир довременной ночи отзывалась
И погружалась в исступленный сон —
Сплетенье рук и напряженье связок
Вязало торсы в стройные узлы
Трагических метопов и эподов
Эсхиловых и Фидиевых строф.

4
Мир отвечал размерам человека,
И человек был мерой всех вещей.

5

Сгустилась ночь. Могильники земли
Извергли кости праотца Адама
И Каина. В разрыве облаков
Был виден холм и три креста — Голгофа —
Последняя надежда бытия.

6
Земля была недвижным темным шаром.
Вокруг нее вращались семь небес,
Над ними небо звезд и Первосилы,
И всё включал пресветлый Эмпирей.

7
Из-под Голгофы внутрь земли воронкой
Вел Дантов путь к сосредоточью зла.
Бог был окружностью, а центром — Дьявол,
Распяленный в глубинах вещества.

8
Неистовыми взлетами порталов
Прочь от земли стремился человек.
По ступеням империй и соборов,
Небесных сфер и адовых кругов
Шли кольчатые звенья иерархий
И громоздились Библии камней —
Отображенья десяти столетий:
Циклоны веры, шквалы ересей,
Смерчи народов — гунны и монголы,
Набаты, интердикты и костры,
Сто сорок пап и шестьдесят династий,
Сто императоров, семьсот царей.
И сквозь мираж расплавленных оконниц
На золотой геральдике щитов —
Труба Суда и черный луч Голгофы.
Вселенский дух был распят на кресте
Исхлестанной и изъязвленной плоти.

9
Был литургийно строен и прекрасен
Средневековый мир. Но Галилей
Сорвал его, зажал в кулак и землю
Взвил кубарем по вихревой петле
Вокруг безмерно выросшего солнца.
Мир распахнулся в центильоны раз.
Соотношенья дико изменились,
Разверзлись бездны звездных Галактей,
И только Богу не хватило места.
Пытливый дух апостола Фомы,
Воскресшему сказавший: "Не поверю,
Покамест пальцы в раны не вложу", —
Разворотил тысячелетья веры.

10
Он очевидность выверил числом,
Он цвет и звук проверил осязаньем,
Он взвесил свет, измерил бег луча,
Он перенес все догмы богословья
На ипостаси сил и вещества.

12
Материя явилась бесконечной,
Единосущной в разных естествах,
Стал Промысел — всемирным тяготеньем,
Стал вечен атом, вездесущ эфир:
Всепроницаемый, всетвердый, скользкий —
"Его ж никто не видел и нигде".

13
Исчисленный Лапласом и Ньютоном,
Мир стал тончайшим синтезом колес,
Эллипсов, сфер, парабол — механизмом,
Себя заведшим раз и навсегда
По принципам закона сохраненья
Материи и Силы.
Человек,
Голодный далью чисел и пространства,
Был пьян безверьем — злейшею из вер,
А вкруг него металось и кишело
Охваченное спазмой вещество.
Творец и раб сведенных корчей тварей,
Им выявленных логикой числа
Из косности материи, он мыслил
Вселенную как черный негатив:
Небытие, лоснящееся светом,
И сущности, окутанные тьмой.
Таким бы точно осознала мир
Сама себя постигшая машина.

14
Но неуемный разум разложил
И этот мир, построенный на ощупь
Вникающим и мерящим перстом.

15
Всё относительно: и бред и знанье.
Срок жизни истин: двадцать-тридцать лет
Предельный возраст водовозной клячи.
Мы ищем лишь удобства вычислений,
А в сущности не знаем ничего:
Ни емкости, ни смысла тяготенья,
Ни масс планет, ни формы их орбит,
На вызвездившем небе мы не можем
Различить глазом "завтра" от "вчера".

16
Нет вещества — есть круговерти силы;
Нет твердости — есть натяженье струй;
Нет атома — есть поле напряженья
(Вихрь малых "не" вокруг большого "да");
Нет плотности, нет веса, нет размера —
Есть функции различных скоростей.
Всё существует разницей давлений,
Температур, потенциалов, масс;
Струи времен текут неравномерно;
Пространство — лишь разнообразье форм;
Есть не одна, а много математик;
Мы существуем в Космосе, где всё
Теряется, ничто не создается;
Свет, электричество и теплота —
Лишь формы разложенья и распада,
Сам человек — могильный паразит,
Бактерия всемирного гниенья.
Вселенная — не строй, не организм,
А водопад сгорающих миров,
Где солнечная заверть — только случай
Посереди необратимых струй,
Бессмертья нет, материя конечна.
Число миров исчерпано давно.
Все тридцать пять мильонов солнц возникли
В единый миг и сгинут все зараз.
Всё бытие случайно и мгновенно,
Явленья жизни — беглый эпизод
Между двумя безмерностями смерти.
Сознанье — вспышка молнии в ночи,
Черта аэролита в атмосфере,
Пролет сквозь пламя вздутого костра
Случайной птицы, вырванной из бури
И вновь нырнувшей в снежную мятель.

17
Как глаз на расползающийся мир
Свободно налагает перспективу
Воздушных далей, облачных кулис,
И к горизонту сводит параллели,
Внося в картину логику и строй, —
Так разум среди хаоса явлений
Распределяет их по ступеням
Причинной связи, времени, пространства
И укрепляет сводами числа.

18
Мы, возводя соборы космогоний,
Не внешний в них отображаем мир,
А только грани нашего незнанья.
Системы мира — слепки древних душ,
Зеркальный бред взаимоотражений
Двух противопоставленных глубин.
Нет выхода из лабиринта знанья,
И человек не станет никогда
Иным, чем то, во что он страстно верит.

19
Так будь же сам вселенной и творцом,
Сознай себя божественным и вечным
И плавь миры по льялам душ и вер.
Будь дерзким зодчим вавилонских башен,
Ты — заклинатель сфинксов и химер.

А.Блок "Незнакомка"

По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.

Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.

А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.

И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.

Прадд
Я понимаю, что тема была создана не дял обсуждения стихов, как таковых, а из провакационных соображений, но все-таки. может вы как-то отреагируете на то. что вам про стихи написали?
Напишите-объясните мне непонятливой, где тут можно усмотреть литературную иили поэтическую ценность.

Заранее спасибо.
__
Данное сообщение автоматически сгенерировано и отправлено (с обходом всех антиспам защит) программой XRumer 5.09 Palladium. ЗДЕСЬ МОГЛА БЫ БЫТЬ ВАША РЕКЛАМА ;)
Сообщение выше, отправленное ботом с ником CocoChanels сгенерировано АВТОМАТИЧЕСКИ в соответствии с темой и содержимым топика, с помощью новой интеллектуальной системы, встроенной в XRumer 5.09 Palladium. Сам пользователь CocoChanels также зарегистрирован и активирован автоматически, без участия человека.

у Флер есть песня Сегодня.
а у Лены Войнаровской есть стихотворение Завтра


Завтра

Завтра нас здесь не будет
Завтра мы станем другими
Завтра все эти звезды
Будут сиять не для нас...
Завтра мы станем с тобой
Слепоглухонемыми
Встретимся и не сможем
даже друг друга узнать...

Мы потеряем память
выборочно, фрагментарно
Только о том, о чем больно
будет потом вспоминать...
Пусть хоть на миг этот праздник, -
огненный, лучезарный,
вспыхнет ночным фейерверком
для нас и только для нас...

Завтра все будет не так
Завтра все будет иначе
Вряд ли я напишу...
Вряд ли ты прочитаешь...
Кажется: время замерло,
остановилось, а значит -
есть еще полчаса,
я пока помечтаю...

Я научилась не думать
больше о дне вчерашнем
Может мне также не стоит
думать о завтрашнем дне ?
Если это так больно...
Если это так страшно...
Если смерть неминуема...
Если выхода - нет...

Пусть же фатальное ЗАВТРА
впредь меня не угнетает
Чтобы СЕГОДНЯ не было
тенью омрачено...
Полчаса до рассвета...
Я еще помечтаю...
Ведь завтра я буду мертвой,
а мертвым - мечтать не дано...



* * *

Я не прошу бессмертия
вечности или покоя .
Пусть это будет мгновение
Пусть это будет как взрыв
Нас вознесет СЕГОДНЯ
к небу ударной волною
А ЗАВТРА... Да Бог с ним, с ЗАВТРА
В этом ли смысл игры ?...

Нимбы сияющих сфер
Импульсы страсти и страха
Завтра мы станем другими
Помни или забудь
Огненный фейерверк
среди холодного мрака
Может быть, он согреет
весь твой дальнейший путь.

7.06.1999 г

и еще пара ее стихотворений

Навсегда

В темно-синем квадрате - серебряный круг, -
В окнах дома напротив - спит полнолуние...
Позвони мне завтра с утра, если вдруг
Ты случайно вспомнил меня накануне

Позвони мне, если придет настроение
Если выдастся очень холодной зима
Если это наивное стихотворение
Ты найдешь вдруг в столе, среди старых бумаг

Позвони, если будет о чем рассказать
Поделись со мной грустью и светлою радостью
Может, помнишь, ты сам мне когда-то сказал:
Я прошу тебя... Позвони мне, пожалуйста...

Позвони, даже если (не дай тебе Бог)
Слов не будет, а будет - только отчаянье
Попытайся доверить мне свою боль
Слов не нужно, достаточно будет молчания....

Позвони мне...даже спустя много лет, -
Еще долго я буду глядеть на звезды
Еще долго я буду грустить о тебе
Позвони мне когда-нибудь, это так просто...

Позвони мне в последний час карнавала
В час, когда небеса станут саваном
Сделай так, чтобы я только не опоздала, -
Мы должны умереть, взявшись за руки...

Еще долго душа моя будет открыта
Я приду, если ты позвонишь мне однажды, -
Умирает только лишь то, что забыто
Забывают лишь то, что было не важным...

22.06.1999 г

Так всегда

Очень низко летит самолет,
мы следим за его огнями...
Что-то светлое произойдет,
что-то важное, но не с нами

Ты опять не поймешь мою боль
Ты опять не услышишь мечту мою
Так всегда я г тобой -
говорю не о том, что думаю...

Ты, наверное, хочешь домой -
В парке холодно, сыро и пусто
Так всегда... Когда я с тобой -
улыбаюсь, хоть мне очень грустно

В темном небе над старой сосной
спят больные сентябрьские звезды
Так всегда... Когда я с тобой -
каждый миг равен знаку вопроса

Ты опять невпопад мне ответишь,
ты опять не о том меня спросишь
И холодный пронзительный ветер
принесет к нам на крыльях Осень

Заплачу я реальной тоской
за свою виртуальную смелость...
Так всегда... Когда я с тобой -
я не сделаю то, что хотелось...

Я боюсь нарушать твой покой,
я легко впадаю в прострацию...
Так всегда... Когда я с тобой -
очень трудно - встать, попрощаться...

Впереди нас ждут холода
и зима с неизвестным сюжетом
Так, мне кажется, было всегда
Только мы забывали об этом...

05.09.1999 г.

(Жизнь Не Здесь )
"Первым классом"

кто успел, тот и съел, тот и спел. тот и смел,
как три сотни в боях закаленных спартанцев.
я успел. с моих век осыпается мел,
в моих пальцах течет электричество. в ранце

шелестят буква А, буква Б, буква В.
я успел проиграть свою совесть стоп-крану,
мне все так же везет - я валяюсь в траве,
я придавлен увесистым томом Корана,

я умен по годам, я могу по слогам
прочитать что-нибудь из.. возможно, Платона.
мне же все по зубам, я жую бабл гам,
я ловлю в этой музыке фальшь на полтона.

я глотаю кино, витамины, компот,
не крошу. Я пишу: "дорогой санта клаус,
я не ем пирожков, я коплю на ай-под,
не хватает немного, ну, самую малость"

я - готовый каркас. первый раз, первый класс.
одноклассницы-выскочки, "звездные войны"
..и тетрадные клетки, и белый атлАс.
я успел до звонка. я погряз. вы довольны?

я успел до звонка. бросил дом. бросил пить,
бросил так, будто натрий - в холодную воду.
мне заштопает рот медицинская нить,
но и это -
всего лишь законы природы.

СИЛЬВИЯ ПЛАТ

ТОТЕМ

Паровоз пожирает рельсы. Рельсы из серебра.
Они убегают вдаль. Но их все равно съедят.

Красота: за окном поля в сумерках до утра.
Впереди белые башни; Смисфилд. Мясной рынок.

Рассвет золотит фермеров в добротных костюмах
Свиноподобных, вместе с вагоном пока-

чивающихся. На уме у них кровь и окорока:
Ничто не спасeт от сверкающих мясницких ножей.

Их гильотина шепчет: "Ну как, ну как, ну как?"...
А дома ободранный заяц лежит в тазу. И уже

Его детская головка - отдельно,
нафаршированная травой.
Содраны шкурка и человечность. Съедим, съедим,

Как набор цитат из Платона съедим, как Христа.
Эти люди многое олицетворяли собой -

Их мимика, их улыбки, круглые их глаза...
И всe это нанизано на палку,
на змею-трещотку, на вздор-

ную бамбуковую погремушку.
Боюсь ли я капюшона кобры?
В каждом еe глазу - одиночество гор,

Гор, с которых предлагает себя вечное небо.
"Мир полон горячей крови,
в нeм каждой личности след!" -

Говорит мне приливом крови к щекам рассвет.
Но конечной станции нет - одни чемоданы.

Из чемодана разворачивается "Я" как пустой костюм,
Заношенный, потeртый; и набиты карманы

Билетами, желаньями, шпильками, помехами, зеркалами.
"Я обезумел!" - зовeт паук, взмахивая множеством рук.

Этот черный ужас множится в глазах мух.
Мухи синие. Они жужжат, как дети,

В паутине
бесконечности, привязанные разными нитями
К одной и той же смерти.

А. БАШЛАЧЕВ
НА ЖИЗНЬ ПОЭТОВ

Поэты живут. И должны оставаться живыми.
Пусть верит перу жизнь, как истина в черновике.
Поэты в миру оставляют великое имя,
затем, что у всех на уме - у них на языке.
Но им все трудней быть иконой в размере оклада.
Там, где, судя по паспортам - все по местам.
Дай Бог им пройти семь кругов беспокойного лада,
По чистым листам, где до времени - все по устам.

Поэт умывает слова, возводя их в приметы
подняв свои полные ведра внимательных глаз.
Несчастная жизнь! Она до смерти любит поэта.
И за семерых отмеряет. И режет. Эх, раз, еще раз!
Как вольно им петь.И дышать полной грудью
на ладан...
Святая вода на пустом киселе неживой.
Не плачьте, когда семь кругов беспокойного
лада
Пойдут по воде над прекрасной шальной
головой.

Пусть не ко двору эти ангелы чернорабочие.
Прорвется к перу то, что долго рубить и рубить топорам.
Поэты в миру после строк ставят знак кровоточия.
К ним Бог на порог. Но они верно имут свой срам.
Поэты идут до конца. И не смейте кричать им
- Не надо!
Ведь Бог... Он не врет, разбивая свои зеркала.
И вновь семь кругов беспокойного, звонкого лада
глядят Ему в рот, разбегаясь калибром ствола.

Шатаясь от слез и от счастья смеясь под сурдинку,
свой вечный допрос они снова выводят к кольцу.
В быту тяжелы. Но однако легки на поминках.
Вот тогда и поймем, что цветы им, конечно, к лицу.
Не верте концу. Но не ждите иного расклада.
А что там было в пути? Метры, рубли...
Неважно, когда семь кругов беспокойного лада
позволят идти, наконец, не касаясь земли.

Ну вот, ты - поэт... Еле-еле душа в черном теле.
Ты принял обет сделать выбор, ломая печать.
Мы можем забыть всех, что пели не так, как умели.
Но тех, кто молчал, давайте не будем прощать.
Не жалко распять, для того, чтоб вернуться
к Пилату.
Поэта не взять все одно ни тюрьмой, ни сумой.
Короткую жизнь. Семь кругов беспокойного лада
Поэты идут.
И уходят от нас на восьмой.

Жаль, в моих смс-архивах программы нету,
Что стирала бы слой отмерший в режиме «авто».
Я читаю «ну я же рядом с тобой» - а это
Уже неправда.

Недействительные талоны; ущерб немыслим.
Информация неверна; показанья лживы.
Он писал мне «я тут умру без тебя», но мы с ним
Остались живы.

Я читаю: «Я буду после работы сразу
И останусь» - но не останется. Нестыковки.
Пусть указывают срок годности каждой фразы
На упаковке.

Истечет ведь куда быстрее, чем им поверишь.
И за это им даже, в общем-то, не предъявишь.
Сколько нужно, чтоб написать их? Минуты две лишь
И десять клавиш.

Сколько нужно, чтоб обезвредить их, словно мину
У себя в голове?.. Сапер извлечет из почвы
Как из почты, и перережет, как пуповину
Проводочек: «Эй, половина.
Спокойной ночи».
(с)
Вера Полозкова

Есенин Сергей Александрович

"Черный человек"

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.

Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Ей на шее ноги
Маячить больше невмочь.
Черный человек,
Черный, черный,
Черный человек
На кровать ко мне садится,
Черный человек
Спать не дает мне всю ночь.

Черный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Черный человек
Черный, черный!

"Слушай, слушай, -
Бормочет он мне, -
В книге много прекраснейших
Мыслей и планов.
Этот человек
Проживал в стране
Самых отвратительных
Громил и шарлатанов.

В декабре в той стране
Снег до дьявола чист,
И метели заводят
Веселые прялки.
Был человек тот авантюрист,
Но самой высокой
И лучшей марки.

Был он изящен,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою.

Счастье, - говорил он, -
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты.

В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым -
Самое высшее в мире искусство".

"Черный человек!
Ты не смеешь этого!
Ты ведь не на службе
Живешь водолазовой.
Что мне до жизни
Скандального поэта.
Пожалуйста, другим
Читай и рассказывай".

Черный человек
Глядит на меня в упор.
И глаза покрываются
Голубой блевотой, -
Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого-то.
. . . . . . . . . . . .

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.

Ночь морозная.
Тих покой перекрестка.
Я один у окошка,
Ни гостя, ни друга не жду.
Вся равнина покрыта
Сыпучей и мягкой известкой,
И деревья, как всадники,
Съехались в нашем саду.

Где-то плачет
Ночная зловещая птица.
Деревянные всадники
Сеют копытливый стук.
Вот опять этот черный
На кресло мое садится,
Приподняв свой цилиндр
И откинув небрежно сюртук.

"Слушай, слушай! -
Хрипит он, смотря мне в лицо,
Сам все ближе
И ближе клонится. -
Я не видел, чтоб кто-нибудь
Из подлецов
Так ненужно и глупо
Страдал бессонницей.

Ах, положим, ошибся!
Ведь нынче луна.
Что же нужно еще
Напоенному дремой мирику?
Может, с толстыми ляжками
Тайно придет "она",
И ты будешь читать
Свою дохлую томную лирику?

Ах, люблю я поэтов!
Забавный народ.
В них всегда нахожу я
Историю, сердцу знакомую, -
Как прыщавой курсистке
Длинноволосый урод
Говорит о мирах,
Половой истекая истомою.

Не знаю, не помню,
В одном селе,
Может, в Калуге,
А может, в Рязани,
Жил мальчик
В простой крестьянской семье,
Желтоволосый,
С голубыми глазами...

И вот стал он взрослым,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою"

"Черный человек!
Ты прескверный гость.
Это слава давно
Про тебя разносится".
Я взбешен, разъярен,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу...
. . . . . . . . . . . . .

...Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один...
И разбитое зеркало...

14 ноября 1925