Мои родные говорят, что я, стал похож на призрак: незаметно появляюсь в разных частях квартиры, передвигаясь бесшумно, тише кошки. Почти не ем. И еще этот мой режим дня… Я полностью просыпаюсь лишь ближе к ночи. Утро для меня болезненно. Невыносимое солнце и утренний шум не вызывают у меня ничего кроме отчаянной злости, либо угрюмого молчания и слёз после… Я бессильно лежу под одеялом почти не дыша. По голове, перетекая через горло, по всему телу, словно с лучами солнца входит боль. .. Чтобы встать окончательно – я долго собираюсь.. выхожу покурить. В голове всё плывет и с каждым глотком дыма, с каждым вздохом боль нарастает, и реальность вновь уноситься вслед за ветром с клубами дыма…
Я вспоминаю лица друзей… я сомневаюсь, что они узнают моё. Во мне ничего не осталось, и на моём бледном лице выделяются теперь только черные впадины глаз.
Я вспоминаю их лица, то, как они улыбаются.
Мысли скачут. Я уже давно не могу остановить этот поток. Только резкий щелчок боли где то под сердцем возвращает меня обратно. Я смотрю на свои руки - они прозрачно мраморные. Только тонкие старые порезы напоминают о схожести человеческого мяса с любым другим. Зачем я это делал тогда? Я хотел почувствовать боль потому что сердце на тот момент уже перестало воспринимать ступени боли от страданий усталой души. А мозг просто отказывался понимать. И я точно помню, что мне ничего тогда не казалось правильнее, кроме как выразить её через мясо. Это было давно, но я очень хорошо помню … пара движений, сначала резких, но медленных и даже аккуратных затем. Я пишу слово, одно лишь слово «никогда»… собираю из кровоточащих ленточек словно Кай - «вечность» из льдинок .. . не осталось никого…
Помню, как собрался потом.. Мне нужно было идти.

… Середина зимы... Поверхность кожи начинает врастать в подклад пальто. Я иду рисовать в старое здание художественного училища. Там меня ждет моя группа….
За час пути рука окончательно присыхает к ткани и снимая пальто я вновь раздираю её.
Потом это продолжается еще несколько недель, пока «ленточки» не начнут затягиваться, а ссохшаяся кровь не перестает кровоточить. Вот тебе история моих рук – одна калечит другую, за то что она- первая – не способна больше рисовать так, как от нее ждали… За то, что ёе таланты заслуживали большего, чем предательство близких, ложь... и боль...
Какие детские трагически смешные глупости, что то сродни ревности в детском саду…
это было давно....

После воистину садомазохистского перекура, посидев еще пару минут на полу, и, собрав наконец свою сомнительную визуализацию туловища, я следую ритуально заваривать чай.
Хотя я уже давно его не допиваю до конца… делая буквально пару глотков… чай так и стоит в многочисленных разноцветных кружках, дожидающихся очередного маразматичного акта по заварке вышеупомянутого, некогда спасительного, напитка.
Хм… что ж… живем….
Живем… Пробуем улыбаться и механически отвечать на вопросы окружающих.
Боль скрутила меня на четыре месяца, после четырех лет отчаянья, с конца осени по начало весны. Она была превосходна– в своей продолжительности, в своей отличной тактике.
Она выбила меня из состояния реальности, и, я находился сначала в состоянии нервного, раздражительного сопротивления, а потом и просто перестал верить в выздоровление.
И на вопросы мои не было ни у кого ответов. И даже моё сердце, бережно уничтожаемое болью, перестало со мной говорить.
Те таблетки, которыми меня так бескорыстно много кормили мои врачи, привели меня в полное оцепенение. Я падал на месте и больная реальность окончательно смешивалась с кошмарами моих снов.

Помнишь… я иногда еще приходил к тебе тогда… и мы подолгу лежали: я прятался в тебя, носом уткнувшись в небольшое пространство между твоим ухом и подушкой. Часто я просто лежал у тебя на груди. И, в застывших для меня минутках, заснувшей боли, я прислушивался к твоему сердцу. В такие моменты не было для меня, из всех шумов мира, звука, важнее твоего сердцебиения. Я уходил в твоё сердце, сначала мыслями, а затем всё моё ощущение себя сливалось с этим стуком… так спокойно… так… ...
тепло...

Знаешь.. я никогда не верил, что физическая боль может так подкосить меня.
Кажется, на тот момент для меня погас даже мой внутренний свет, которым так все любовались, и грелись, когда душа их прибывала в долгой и тяжелой зимней спячке.
Но вот и три месяца деликатесных антибиотиков закончились. И я, кажется, начал просыпаться. Искренне улыбаясь, в те еще немногочисленные минуты, когда моя, достойная звания великого полководца, Боль, всё же отступала , сдавая позиции…
Сейчас остались лишь отголоски и память… ноющие раны участника Третьей Мистической Войны, битвы за собственные тело и разум.

Я начал передвигаться всё более свободно, и, даже друзья стали чаше навещать меня .
Тьма и Боль внутри отпугивает даже тех, кого считаешь самыми близкими людьми…

Не знаю как ты это вынес. .. Надо отдать тебе должное, будь моя психоделическая война реальной – ты бы удостоился королевской награды за стойкость и храбрость в моём бою.

Скоро.. очень скоро моё мясо начнет приходить в норму. Весна несет новые силы…

Новый Ветер поселился в моём покореженном сердце. Он дает мне воздух, чтобы не задыхаться по утрам, поддерживает моё сомнительное присутствие тела на окне балкона, где я почти по расписания получаю утреннюю дозу никотина. Огромный мир кажется неважным, среди важнейших мелочей.

В общем…
... напишу тебе лучше, когда в призрак моего тела вернется кровь, когда наберусь сил побольше. Чтобы мне вновь не пришлось втягивать тебя в свою игрушечную войнушку.

Знаешь…. Просто… я бы очень не хотел видеть, как ты убегаешь….

Очень не хотел бы думать о том, что ты тоже можешь когда-нибудь
сдаться…