История человеческой культуры фиксирует разнообразные представления о возможных формах суще-ствования души или аналогичных субстанций после распада телесной оболочки. Даже в тех случаях, когда ис-следователи первобытных культур приходят к выводу, что то или иное сообщество находится на столь низкой ступени развития, что не выработало никаких воззрений относительно существования богов, демонов, духов и т. п.,— даже к этим свидетельствам надо отнестись с известной осторожностью. Дело в том, что убеждение об отсутствии у «дикарей» соответствующих верований может не столько отражать реальное положение вещей, сколько, допустим, говорить о нежелании членов сообщества знакомить европейцев с элементами своей куль-туры, имеющими отношение к наиболее значимым для племени сферам жизнедеятельности. Так, антрополог В. Треватан отмечает особые трудности, возникающие при попытках исследо¬вания действий и ритуалов, связан-ных с рождением ребенка (а также стадий, непосредственно предшествующих этому событию и следующим за ним). Даже при дружелюбном отношении к исследователю, всегда остаются сферы жизни, в которые предста-вители племени не склонны допускать европейцев. Известен, например, случай, когда один из антропологов, потеряв надежду «официально» ознакомиться с характером ритуалов, сопровождающих появление младенца на свет, попытался подсмотреть за происходившим в хижине. Такая любознательность чуть не стоила ему жизни, несмотря на недавнее благорасположение хозяев.
Совершенно очевидно, что столь же значимым для сообщества, как таинство рождения, является и та-инство смерти, а также следующих за ней превращений, происходящих с человеком или с тем, что признается остающимся после него. И хотя вывод о всеобщем характере подобных верований не может быть сделан на ос-нове простого перебора культуры, как представляется, он следует из неко¬торых более общих теоретических положений, справедливость которых мы по¬пытаемся кратко обосновать.
Речь, в частности, идет о той роли, которую система верований (сколь угодно примитивных) играет в обеспечении благоприятных условий жизнедеятельности членов сообщества. И в этом плане небезынтересны некоторые подходы, сло¬жившиеся в рамках социобиологических исследований. Ведь обычно при рассмот¬рении вопросов, связанных с выявлением места и роли верований в жизни сообществ, акцент делается на культурных и познавательных аспектах, и в меньшей степени затрагиваются те стороны проблемы, которые позволяют на¬метить глубинные зависимости между состоянием и развитием генофонда попу¬ляции и функционированием в сообществе определенных систем представлений, составляющих основу его культуры. Между тем заслуживают внимания обе стороны проблемы. Например, достаточно известны «биологические выгоды», связанные с опре-деленными формами запретов. Так, запрещение кровнородст¬венных браков позволяет существенно уменьшить риск возможного дублирования генетических недостатков одного из родителей и тем самым устраняет сущест¬венный фактор, ведущий к постепенному вырождению сообщества.
Несколько менее очевидные связи обнаруживаются в сфере регуляции пси¬хической жизни. Как извест-но, одна из возможностей уменьшения тревожности (очень сильного негативного фактора, влияющего на адап-тивные возможности человека) заключается в том, чтобы обнаружить внешний источник тревоги, пусть даже иллюзорный, но тем не менее позволяющий сказать себе: «Мои проблемы связаны с тем-то и тем-то. И по-скольку я это знаю, я имею возможность избежать неприятностей за счет устранения выявленных причин». В результате определенные ограничения собственного поведения позволяют индивиду вытеснить из сознания фактор тревоги или же уменьшить степень его влияния.
Таким образом, табу, жестко формулируемые запреты, как представляется, именно благодаря осозна-нию известных субъекту ограничений на поведение и действия, дают возможность получать определенную пси-хологическую компен¬сацию в форме снижения тревожности и повышения уверенности в себе: «Я не буду на-рушать запреты, а потому не навлеку на себя гнев богов».
Этим, конечно, не исчерпывается диапазон психотерапевтического влияния различных форм верований на состояние как сообщества в целом, так и отдельных его членов. Например, вера в то, что должным образом составленное и ритуально оформленное обращение к тотему принесет желаемый результат, придает человеку уверенность в делах и позволяет сохранять надежду в сложных жизненных ситуациях. А это очень важно, по-скольку такие эмоции, как страх или неуве¬ренность, не только снижают вероятность быстрой и адекватной ре-акции в условиях постоянно изменяющейся среды, но и создают стрессорное давление на индивида. В состоя-нии же стресса, как известно, в первую очередь страдает репродуктивная функция, в силу чего особи, в наи-большей степени подверженные стрессу, оставляют значительно меньше потомства, чем их лучше адаптиро-ванные собратья. Но поскольку состояние стресса (вернее, дистресса) связано с отрица¬тельными эмоциями типа страха, неуверенности, тревоги, уменьшению которых может способствовать система верований, функциони-рующая в сообществе, по¬стольку способность верить, повышающая степень устойчивости к стрессорным воз-действиям, оказывается селективно ценным качеством.
В подтверждение этому можно привести и выводы социобиологов. Так, Э. Уилсон полагает, что опре-деленные формы верований будут сохраняться и распро¬страняться в сообществе, если они способствуют повы-шению адаптивных воз¬можностей человека. Напротив, если какие-то верования ослабляют выживаемость и продуктивность их носителей, то, несмотря на возможную эмоциональную привлекательность, они исчезнут в ходе эволюции. По мнению Э. Уилсона, этот процесс генетически обусловлен, поскольку гены определяют функционирование нервной и гормональной систем человека, работу его органов чувств и поэтому почти на-верняка влияют на процессы научения. Возникают определенные огра¬ничения на формирование некоторых ви-дов деятельности и поведения. В итоге отбор представлений и верований испытывает влияние цепочки взаимо-связей, которые восходят от генетического уровня, через физиологический, — к структурам индивидуального и группового научения.
Поскольку ситуации, связанные со смертью или рождением, значимы для любого сообщества людей, можно полагать, что соответствующие системы веро¬ваний возникают во всех культурах. Разумеется, подобная универсальность не предполагает их единообразия. Более того, они могут быть весьма различными, а их рацио-нальная реконструкция — довольно непростой по целому ряду причин. Обращаясь к осмыслению удаленных от нас по времени культур, мы неизбежно и чаще всего неосознанно переносим на них существующие в наше вре-мя сте¬реотипы восприятия и осмысления. Избежать такого переноса очень трудно, поскольку необходимо знать, что некоторое положение, воспринимаемое как бесспорное, на самом деле ограничено рамками данной культу-ры. Но это знание в неявной форме уже предполагает наличие предварительной адекватной оценки той культу-ры, к осмыслению которой исследователь приступает. Получается, что для того, чтобы верно оценить феноме-ны достаточно удаленной от нас культуры, надо знать, как их следует оценивать; чтобы не переносить стерео-типы более позднего видения мира на интерпретацию ранних культур, надо знать, какие компоненты составля-ют достояние более поздних форм развития человеческой жизнедеятельности.
Во многом это внутренне противоречивая задача. Поэтому так затруднены рациональные реконструк-ции процессов формирования и функционирования ка¬ких-либо структур прошлого. Вместе с тем нельзя утвер-ждать, что такие рекон¬струкции в принципе невозможны.
Учитывая эти соображения, попытаемся рассмотреть те аспекты трансперсо¬нального опыта, которые связаны с темами смерти человека, переселения душ, регрессии в глубоко архаические слои переживаний. Пре-жде всего отметим, что в различных культурах сформировались разные представления о посмертном существо-вании души и ожидающей ее судьбе. Некоторые из них отличаются чрезвычайной жестокостью, даже жестоко-стью по отношению к проходящим испытание душам, суля им бесконечные мучения в случае неудачи и почти (или совсем) не оставляя надежды на спасение. Другим же свойственна удивительная гуманность: в них отсут-ствует ригоризм осуждения «неумелой» или сильно на¬грешившей души. Повествование, скорее, содержит нотки сочувствия и явное стремление помочь душе — насколько это возможно — избежать падения в более глубокие слои посмертных миров, в. которых возрастает количество испытаний, выпадающих на ее долю, а их характер ужесточается.
Очень интересно в этом отношении Тибетская «Книга мертвых», которая составлена как своего рода руководство по достижению максимально успешного продвижения души по лабиринтам пост-смертного суще-ствования. Потенциальные неудачи души на этом пути служат не столько стимулом к ее все новому и новому осуждению, сколько основанием для призыва сконцентрироваться, ис¬пользовать малейшие шансы для улучше-ния последующей судьбы. Показателен, например, такой фрагмент: «ЧИКАЙ БАРДО — Бардо Смертного Ча-са. Первая ступенв... Скоро выдохнешь ты последнее дыханье, и оно прекратится. Тут увидишь ты Предвечный Чистый Свет. Перед тобой распахнется невероятный простор, безбрежный, подобный океану без волн под без-облачным небом. Ты будешь плыть как пушинка, свободно, один.
Не отвлекайся, не ликуй! Не бойся! Это мир твоей смерти! Используй смерть, ибо это великая возмож-ность. Сохраняй ясность мыслей, не замутняя их даже страданием...
Соберись, ищи взором Предвечный Свет. Увидев, прими. «Вот он!» — воск¬ликни. Не позволяй внима-нию бродить бесцельно. Это встреча впрямую с по¬следней истиной. Законом (Дхарма Кайя). Сумеешь увидеть, распознать—ста¬нешь тем, что есть на самом деле." Узнаешь тайну, узнаешь морок Жизни и Смерти, станешь сам этим Светом. Это вертикальная тропа, доступная немногим...
Вторая ступень. Ты не увидел Предвечного Ясного Света. В преддверии следующего Бардо перед то-бой может засветиться Вторичная ясность. Угляди ее! Если сможешь увидеть, назвать и принять Вторичный Свет первого мига смерти,— многого избежишь в дальнейшем. Когда увидишь — назови своим любимым Бо-жеством. Воскликни: «Господи! Ты ли это?!»...
Не узнав, не увидев Света, мы тут же можем встретить Часовых Вечности в любом обличье. Это по-мощники, Великие Образы Соединения все с тем же Предвечным Светом. Если ты не увидел Света, однако оч-нулся, опамятовался и знаешь, где находишься,— держи единственную мысль в голове — смирение! Кого не встретишь, склонись и припомни хоть какую-то молитву из прошлой жизни, хоть что-нибудь, во что верил...
ХОНИИД БАРДО — Бардо Кармических Наваждений.
Так и не очнувшись» ты провалился под сверкавшим отовсюду в Чикай Бардо Предвечным Светом. Те-перь ты вынырнешь сознанием, отделенным от ненужной уже плоти в Хониид Бардо.
Будь осторожен и внимателен! Не спеши! Не пугайся! Ты — умер. Пойми это и не цепляйся за ушед-шее, не береди чувств, не давай им разыграться и поглотить тебя. В страшные места могут увлечь нас волны переживаний. Соберись и гляди вокруг внимательным и добрым взглядом. Повиснет Свет перед тобой, как яр-кий мираж, играющий и слепящий. Внутри Света услышишь громы, будто хлопки тысяч гигантских ладоней. Это звуки последней Сути. Не пугайся! Ничто не может тебе повредить, ибо тебя — нет! Поэтому ты можешь стать чем захочешь. Стань этим звуком, откликнись на него. Эти миражи — ты сам! Тот, кого нет, заключает в себе все и ничего! Если ты не узнаешь, не откликнешься на видения и звуки, не углядишь в них себя и свое — тебя обуяет страх!
Как сквозь подломившийся лед, провалишься ты в иные миры настоящих бед и мучений. Остерегайся непроизвольных чувств. Пусть добросердечие твердости чистого, зеркального стекла будет твоим главным ощущением».
Как видим, в этом фрагменте душа предстает как странница, способная активно влиять на характер сво-ей последующей судьбы. Сами же представления о природе души также были различными. Но чаще всего она понималась как субстанция, оживотворяющая человеческое тело и способная покидать его — как навсегда,, так и на какое-то время (во сне, при тяжелых болезнях и др.). В некоторых культурах у человека признавалось на-личие нескольких душ, одни из которых покидают его тело после смерти, другие же остаются невдалеке и могут бродить вокруг места захоронения, доставляя живым определенные неу¬добства. Соответственно, разрабатыва-лись ритуалы, направленные на защиту оставшихся жить от осиротевших душ. Спектр воздействия в рамках этих обрядов был весьма широк — от довольно грубых и категоричных действий (когда, на¬пример, вслед за пиршеством тщательно выметался пол со словами: «Души, вы попили-поели, ступайте отсюда прочь!», или за-тыкалось отверстие в стенах хижины, через которое выносили покойника — чтобы душа не могла найти дорогу назад),— и до более мягких, с элементами некоторой предупредительности (так, крестьяне Померании оставля-ли солому погребальных дрог у свежих могил, чтобы душа могла посидеть и отдохнуть, а не тревожила живых).
У некоторых народов признавалось наличие нескольких типов душ: вещных, растительных, животных и человеческих. Соответственно, оказывалось возмож¬ным переселение души после смерти ее носителя в другие субстанции.
Может быть, наиболее законченные формы идея переселения душ получила в концепции сансары — беспрерывного перерождения, круговорота жизней. Как известно, это учение основывалось на идее родственно-сти всего живого. Поэтому смерть — это не переход от существования к несуществованию, а лишь изменение формы бытия, внешней его оболочки, Последующее рождение возможно не только в образе человека, но и в образе животного, растения. При этом то, что осуществится, определяется кармой — совокупностью деяний живого существа в сочетании с последствиями совершенных им поступков. Карма определяет не только ны-нешние условия его существования — здоровье или болезнь, бедность или богатство, счастье или несчастье, срок жизни, социальный статус и т. п.,— но и перспективы продвижения к конечной цели: освобождению от пут профанного существования, возможности вырваться из круга бесконечных перерож¬дений.
Имеют ли эти и подобные им верования какие-либо реальные основания под собой, отражают ли они, пусть символически, нечто действительно про¬исходящее с человеком в процессе фило- и онтогенеза, или это чисто умо¬зрительные построения, представляющие лишь культурно-историческую (для неверующего) или ре-лигиозно-мистическую ценность? Следует ли нам, с точки зрения наших сегодняшних знаний о мире, просто оставить в стороне такого рода представления, или все же имеет смысл внимательно отнестись к древней тра-диции и попытаться использовать зафиксированную в ней информацию для более глубокого понимания приро-ды сознания, особенностей восприятия и мышления человека?
Попробуем проанализировать эти проблемы со второй точки зрения. Прежде всего обратим внимание на то, что явления, созвучные древним представлениям о посмертном существовании душ, обнаруживаются в некоторых исследованиях измененных состояний сознания. Например, при изучении трансформаций со¬знания, наступающих в результате использования психоделиков и галлюциноге¬нов. Вот как описывают переживания пациентов в ходе психоделических сеансов С. Гроф и Дж. Галифакс: «Общий знаменатель этой богатой группы восприятий — ощущение индивида, что его сознание расширилось за пределы обычных границ «эго» и преодо-лело ограничения пространства и времени. В «нормальном» или обычном состоянии индивиды ощущают себя существующими в пределах физи¬ческого тела, и их восприятие окружающего ограничено физически детерми-ни¬рованными параметрами экстероцепторов. Как внутренняя, так и внешняя пер¬цепция обусловлены стандарт-ными пространственно-временными рамками. При обычных обстоятельствах индивиды живо воспринимают их нынешнюю ситуацию и непосредственное окружение, они воспроизводят прошлые события и прогно¬зируют будущие (или фантазируют о них). В трансперсональном опыте, реали¬зующемся в психоделическом сеансе, одно или несколько из вышеупомянутых ограничений оказывается преодоленным. В ряде случаев индивиды ощущают утрату границ своего «Я»; их сознание и самосознание кажутся расширившимися настолько, что включают в себя других людей, так же как и элементы внешнего мира. Кроме того, они могут продолжать ощу-щать собственное тождество, но в другое время, в другом месте или в другом контексте. В некоторых случаях субъекты могут чувствовать абсолютную утрату самотождественности и иденти¬фицироваться с сознанием дру-гих людей, животных или даже неодушевленных предметов».
Исследователи истолковывают подобные явления как регрессию испытуемых в историю их собствен-ного биологического и духовного опыта. В психоделических экспериментах нередко воспроизводятся совер-шенно конкретные и реалистические ситуации, которые идентифицируются как эмбриональные воспоминания. Слу¬чается, что эта регрессия простирается столь далеко, что человек переживает эпизоды не только своей жиз-ни, но и жизни своих предков.
Близкий к этому тип трансперсонального озарения — открытие «кармической реальности», пережива-ние прошлых инкарнаций. Иногда это может происходить в очень общей форме, когда люди наблюдают эволю-цию жизни в бесконечном цикле смертей и новых рождений. В других случаях эти восприятия более специфич-ны: испытуемые видят, что сами они существовали много раз до своего нынешнего воплощения, и что их ждут дальнейшие перерождения. Порой обе эти картины соединяются в одно многомерное восприятие, и тогда субъ-екты могут наблюдать развертывание их собственной кармической монады в рамках гораздо более широких циклов «смерть — повторное рождение».
Естественно, возникает соблазн рассматривать эти данные как подтверждающие концепцию сансары. Но возможна и иная интерпретация трансперсонального опыта, исходящая из определенной реконструкции ар-хаического мировосприятия и механизмов передачи информации от поколения к поколению.
Коснемся сначала некоторых особенностей архаического восприятия, не за¬бывая при этом, что прямая экстраполяция характеристик мышления ныне живущих этносов (находящихся на ступенях развития, по неко-торым параметрам близких к развитию человека в ранние периоды его истории) на понимание специфики вос-приятия и мышления архаичных культур, сталкивается с извест¬ными трудностями. Мы не можем быть уверены в том, что в результате инте¬ресующее нас явление получит адекватную интерпретацию. Скорее можно го¬ворить о выявлении тенденции, некоторой направленности процессов, которая намечается на базе такого сопоставле-ния. Специфическое мироощущение пред¬ставителей некоторых современных нам этносов должно, видимо, рас-сматриваться лишь как более слабая копия, слепок того типа восприятия, которое было присуще людям архаич-ных культур.
Данные современной антропологии свидетельствуют, что архаическое, «ре¬ликтовое», восприятие отли-чалось непосредственностью, целостностью, спонтан¬ностью. В его основе лежало мироощущение, для которого была характерна слитость человека с миром природы, его растворенность в ней, когда собственные впечатления и переживания представали как составная часть, продолжение кос¬мических процессов.
Сфера психических содержаний, формировавшаяся на базе такого мироощу¬щения, не могла не иметь некоторых специфических черт. И в частности, она отличалась синкретичностыо и целостностью, поскольку основой восприятия слу¬жили нерасчлененные комплексы впечатлений и переживаний. Причем в ней не просто не различалось то, что характеризует состояние объективных процессов, и то, что субъективно, а сами эти ком-поненты — субъективное и объективное — были слиты, сплавлены воедино. Сегодня мы могли бы назвать та-кое состояние синкретизмом эмоцио-ментальной сферы. Хотя это не совсем точно. В «релик¬товом» восприятии мысли и эмоции не только не существовали раздельно, но представляли собой ментальные конструкты, сущест-венно отличающиеся от со¬временных (в некотором смысле, «прото-мысли» и «прото-эмоции»), адекватное опи-сание которых средствами современного языка вообще вряд ли возможно.
Поэтому прибегнем к иллюстрации как к средству косвенного пояснения того, что имеется в виду. Ис-следователи, занимающиеся изучением так называемых «примитивных культур», обращают внимание на не-обыкновенную остроту, яркость и сверхъестественную чуткость восприятия окружающего, свойственные пред-ста¬вителям этих культур. Бушмены, например, способны чувствовать приближение какого-либо человека, жи-вотного или наступление некоторого события задолго до того, как это становится доступным представителю «технократической циви¬лизации».
Основанием такого узнавания, по всей видимости, служит удивительно полное уподобление (и даже слияние, идентификация) своего «я» с существованием другого — будь то человек или животное. Есть описания того, как о приближении отца один бушмен узнал и известил детей, ощутив в своем теле боль от старой раны отца, о том, что из соседней деревни возвращается жена,— почувствовав на своих плечах натянувшиеся ремни, на которых она несла за спиной ребенка. О близости антилопы бушмену говорит ощущение жесткой шерсти, «вырастающей» на его ребрах и т. п.
Подобное (но только более выраженное) восприятие окружающего мира и своего места в нем, вероят-но, было характерно и для ранних этапов эволюции человека: чувства до предела обострены; внутренние ощу-щения вмещают не только собственный мир, но как бы и мир других. Человек предстает как раскрытое навстре-чу миру, лишенное естественных границ «чувствилище»: ощу¬щение шерсти антилопы или шороха ее ног в су-хой траве для него такая же реальность как собственный мир.
Разумеется, природа такого феномена, предпосылки столь полной эмпатии, «вчувствования» в мир дру-гого, требуют изучения. Как вообще возможно подобное отождествление себя с другим? Олеся А. И. Куприна, заставлявшая барина спотыкаться и падать на ровном месте, тоже вживалась в его образ и копировала его дви-жения, воображая при этом натянутую на его пути проволоку. Однако в этом случае приемы по отождествле-нию выполнялись сознательно. У бушмена же, похоже, соответствующие ощущения возникают спонтанно.
Подобная способность перевоплощения, конечно же, не может быть объяснена простой ссылкой на отождествление себя и другого. Вопрос в том, как и почему возможно такое отождествление и за счет чего оно совершается. Существенно и то, почему в настоящее время сохранились эти реликтовые формы восприятия, столь радикально отличающиеся от обычных для современной технократической культуры, что в них и пове-рить трудно, а объяснять еще труднее.
Как представляется, определенный свет на эти вопросы может пролить изучение механизмов передачи информации от поколения к поколению. Одним из инте¬ресных направлений в этой области является, например, теория генно-культурной коэволюции, продолжающая уже упомянутую выше социобиологическую про¬грамму. Однако помимо генетического канала трансляции опыта должны су¬ществовать и другие механизмы его переда-чи, поскольку приобретенные при¬знаки, как известно, не могут наследоваться. В этой связи можно предполо-жить, что человеческая культурная эволюция представляет собой генетически за¬программированную тенден-цию повышения адаптивных возможностей вида, реализованную в форме фиксирования того позитивного и негативного опыта, который является безусловно значимым для выживания, но не может быть передан генети-чески, поскольку затрагивает приобретенные свойства, умения, навыки и т. п.
В рамках этого представления мы хотели бы обсудить весьма своеобразный механизм трансляции че-ловеческого опыта. Некоторые черты роднят его с гене¬тической эволюцией, другие же — сходны с качествами культурной: как в первой, информация передается в основном в рамках кровнородственных связей — от роди-телей к детям; но как и в культурной эволюции, передаваться могут бла¬гоприобретенные признаки. Существен-но и то, что наличие такого механизма позволяет выявить некоторые нетривиальные моменты в понимании природы трансперсонального опыта.
Хорошие возможности для обсуждения этого механизма дает концепция из¬вестного американского теоретика психоаналитического направления Э. Берна. В ней предполагается, что в каждом человеке совмеща-ются три личности — Ро¬дитель, Взрослый и Ребенок. Термином «Родитель» обозначаются состояния «я», сход-ные с образами родителей человека. Термином «Взрослый» — состояния «я», автономно вырабатываемые ин-дивидом для объективной оценки реальности. На¬конец, термином «Ребенок» — состояния «я», продолжающие действовать с мо¬мента их фиксации в раннем детстве и представляющие собой, по выражению Берна, архаиче-ские пережитки.
В контексте данной концепции утверждение «Это ваш Родитель» означает, что сейчас вы «рассуждаете так же, как обычно рассуждал один из ваших родителей (или тот, кто его заменял). Вы реагируете так, как про-реагировал бы он — теми же позами, жестами, словами, чувствами и т. д.» Слова «Это ваш Взрослый» означа-ют: «Вы только что самостоятельно и объективно оценили ситуацию и теперь в непредвзятой манере излагаете ход ваших размышлений, формулируете свои проблемы и выводы, к которым Вы пришли». Выражение «Это ваш Ребенок» означает: «Вы реагируете так же и с такой же целью, как это сделал бы маленький ребенок».
Данная концепция, хотя она и разработана применительно к анализу пове¬денческих актов, представля-ет, на наш взгляд, известный интерес для истолко¬вания очерченных выше явлений сознания. Чтобы показать это, рассмотрим чуть подробнее сферу психических содержаний, квалифицируемую в структуре лич¬ности как «Родитель». Благодаря им система личностных смыслов субъекта обо¬гащается усвоенными, а не самостоятель-но найденными стереотипами поведения, реагирования, рассуждения и т. п.
Что же касается человека, который в свое время воспитывал индивида, структуру личности которого мы, допустим, в данном случае анализируем, и который передал ему свое видение мира, свои способы и формы восприятия и осмысления реальности, то этот человек, в свою очередь, также нес в себе «Ребенка», «Родителя» и «Взрослого». Содержание его «Родителя» составлялось из стереотипов и навыков, «безвозмездно передан-ных» ему людьми, его воспи¬тавшими. А те, в свою очередь, несли в себе своих «Родителей»... Таким способом сохраняется преемственность жизненного опыта даже у тех поколений, связь между которыми кажется полно-стью нарушенной: прошлое забыто, вычеркнуто из памяти людей. Но не будем торопиться с выводами. Благо-даря действию этого своеобразного механизма трансляции, все перемены общественного сознания, связанные с историей и культурой того народа, к которому принадлежит данный индивид, оказываются «встроенными» в структуру его личности, причем в зна¬чительной степени независимо от его воли и желания. Этот исторический и культурный опыт предопределяет многие формы жизнедеятельности человека, варианты его индивидуальных реакций на происходящие события, их оценку и пр.
Применительно к интересующей нас проблеме все это существенно постольку, поскольку через длин-ные цепи опосредований индивиду обеспечивается возмож¬ность доступа к удаленным по времени и нетипич-ным для современной культуры способам восприятия и репрезентации информации (которые, кстати сказать, служат помимо прочего, источником творческих решений, нетривиальных ассо¬циаций, аналогий и оценок). Эти альтернативные по отношению к нашей ци¬вилизации формы и способы мировосприятия и мироосмысления не только не утрачиваются с уходом в прошлое ранних стадий эволюции мышления, но продолжают функциони-ровать, составляя неотъемлемую часть мыслительного потенциала каждого человека. Они «поставляют» ему психическое содержание, формирующееся в результате освоения им характерной для его времени и культуры реальности, но с использованием механизмов восприятия и переработки инфор¬мации, которые оказались унас-ледованными от прародителей.
Что же этот подход может дать для рациональной интерпретации трансперсонального опыта? Как уже отмечалось, в экспериментальных исследованиях обнаружилась способность человека вспоминать и воспроиз-водить отдаленные события детства, о которых знать от других он не мог, но достоверность которых подтвер-ждалась кем-либо из окружающих его в ту пору людей. Такая способность воспроизведения кажется удивитель-ной, но не слишком. Она в принципе укла¬дывается в существующую модель памяти, в соответствии с которой считается, что память удерживает все события, происходившие с человеком в течение его жизни. Просто доступ к отдельным ее областям настолько затруднен, что восп¬роизведение становится возможным лишь в специаль-ных условиях (гипноз, дей¬ствие психоделиков или, например, раздражение электрическим током определенных участков головного мозга). В результате картины давно ушедших дней, никогда не воспроизводившиеся, вдруг вспыхивают в памяти, причем во всем богатстве ощущений и переживаний, сопровождавших тогдашнее со-стояние человека.
Более сложные для истолкования вещи начинаются тогда, когда индивид, про¬двигаясь по пути внут-ренних переживаний своего измененного сознания, вдруг начинает вспоминать, что происходило, когда он на-ходился в утробе матери, и далее — что было, «когда он не был человеком». Здесь, собственно говоря, и начи¬нается самое трудно объяснимое. Когда представители современной культуры стал¬киваются с такой информа-цией, то наиболее распространенная реакция — отвергнуть ее как ненаучную, шарлатанскую, как нечто такое, чего не может быть. Эта реакция совершенно естественна и понятна. Она носит приспособительный, защитный ха¬рактер и направлена на то, чтобы избежать непосредственного столкновения человека с такими фактами, ко-торые, если будут им приняты, ставят его перед серьезными внутренними проблемами. Ведь, как известно, в процессе становления личности происходит формирование ее мыслительных структур, в которых фиксируются традиции данного сообщества, рассеянные в нем элементы научного знания, усто¬явшиеся ментальные стерео-типы и т. п. Причем значительная часть этого «багажа» знаний и представлений усваивается субъектом некри-тически и неосознанно, просто как следствие его жизнедеятельности по мере взросления. Избегнув барьеров кри¬тичности, подобные мыслительные структуры хотя и могут иногда подвергаться сомнению, но будучи од-нажды приняты, все-таки сохраняют большую устойчивость в отношении потенциальных контрпримеров.
Напротив, убеждения и представления, которые хотя бы однажды прошли кон¬троль сознания, снова могут быть подвергнуты такой проверке. Правда, чем глубже они «вросли» в индивидуальную систему лично-стных смыслов, чем больше связей, зависимостей и отношений базируется на этих предпосылках, тем труднее ставить их под сомнение. Это одна из причин того, почему так непросто преодолеваются стереотипы, и почему совершение подлинно творческого шага, отказ от устоявшихся исходных ограничений в осмыслении чего-либо требует от человека определенных личностных особенностей, в том числе мужества поставить под удар себя самого, сделаться менее защищенным перед лицом окружения. Для того чтобы сложился новый «каркас» пред-ставлений, по-иному упорядочивающих мир, требуется время, и иногда немалое. Все это время человек остает-ся довольно незащищенным с точки зрения его способности к эффективной адаптации. (В этом, кстати говоря, некоторые исследователи видят одну из причин периодических возрастных кризисов.)
Однако ситуация становится еще более драматичной, если затронутой оказывается та сфера личност-ных смыслов, которую составляют содержания, не прошедшие в свое время барьера критичности. Это еще бо-лее глубинные, архаичные слои чело¬веческой психики, которые составляют самую основу системы восприятия мира человеком и понимания им своего места в нем. Они тем более прочны, что практически никогда не ставят-ся под сомнение. И именно поэтому они представляют наиболее надежное звено (или одно из наиболее надеж-ных звеньев) из числа тех, которые закладываются в основание системы мироосмысления.
Вообще говоря, это очень мудрый механизм. Именно такие компоненты системы личностных смыслов, будучи положены в ее основу, станут наименее уязвимыми для «контрпримеров», обеспечат наибольшую ус-тойчивость всей системе знаний и представлений человека. А значит, наилучшим образом будут выполнять од-ну из важнейших функций — обеспечение эффективной адаптации субъекта к по¬стоянно изменяющимся усло-виям среды.
Надежной гарантией такого выбора служит то обстоятельство, что многие поколения людей жили, ос-новывая свои индивидуальные системы видения мира на этих незыблемых и неосознаваемых постулатах. Ре-альные родители обеспе¬чивают передачу этого опыта своим детям. Внутренние «Родители», находящиеся в ка-ждом из нас, заботливо и бдительно следят за тем, чтобы существующие в обществе запреты, табу, неоспари-ваемые истины и т. п. никогда не ставились под сомнение нашим внутренним «Взрослым» или «Ребенком».
Таким образом, спонтанная реакция отторжения информации, идущей вразрез с некоторыми достаточ-но устойчивыми стереотипами,— совершенно естественное следствие срабатывания механизмов, обеспечи-вающих сохранность, устойчивость функционирования внутреннего «я» субъекта.
Теперь же, приняв во внимание сказанное, задумаемся над тем, как возможно «вспоминание» челове-ком того, чтобы было до его рождения. Вероятный ответ может состоять в том, что особенности архаического мировосприятия, о которых мы говорили ранее, не утрачиваются по мере удаления человека от своих предков, живших на ранних этапах эволюции, но оказываются навсегда «встроенными» (через язык, через обычаи и тра-диции, через систему стереотипов и верований) в его подсознание. В свою очередь, механизм трансляции куль-турно-исторического опыта через систему отношений «Ребенок-Родитель» обеспечивает передачу этого специ-фического мировосприятия (а также информации, полученной и получаемой на его основе) каждому следую-щему поколению. (Другое дело — вопрос о степени доступности такой информации и мере владения соответст-вующими способностями применительно к представителям современной технократической культуры. На каш взгляд, она выше у представителей традиционных сообществ, сохранивших достаточно «плотные» этнические структуры.)
Совокупное действие этих двух факторов — специфики архаического ми¬роощущения и возможности передачи его базисных структур каждому следу¬ющему поколению через механизм трансляции жизненно значи-мой культурной информации — та основа, которая позволяет в первом приближении объяснить, как возможно «воспоминание» о том, что было до рождения человека.
Если на ранних этапах эволюции мироощущение таково, что субъект полностью открыт восприятиям извне, как бы растворен в своем окружении, а окружающее является частью его самого, — тогда, вероятно, на самом деле возможно получение такого специфического знания как следствие глубинного эмпатического ото-ждествления человека с миром иных людей, животных, при¬родных явлений. На этой основе, как нам представ-ляется, не прибегая к мис¬тическим моделям, а также не отрицая самого факта возможности существования по-добных нетипичных для нашей культуры феноменов восприятия (составляющих содержание трансперсонально-го опыта), мы можем понять, почему современный человек, погружаясь в прошлое, способен ощутить себя жи-вотным, птицей, деревом или другим человеком .
Таким образом, все эти данные могут интерпретироваться как свидетельствующие не о том, что он ко-гда-то действительно был тем или иным существом, а совсем об ином. Они могут означать, что память человека хранит не только компоненты его собственного опыта, приобретенного в процессе его жизнедеятельности, и не только некий запас обезличенной общекульурной информации. В ней скрыта также длинная цепь персональных воплощений этой культуры, которая связывает совре¬менность с начальными этапами человеческой эволюции. Во всяком случае, характеру рассмотренных выше форм сознания соответствует тот уровень филогенетического развития человека, когда его восприятие было таким, что позволяло полностью сливаться, растворяться в окру-жающем, отождествлять себя с другим и чувствовать его как составную часть своего «я». На этой стадии чело-веку без осуществления реальных превращений, как представляется, был доступен опыт, который в настоящее время воспроизводится в сеансах с использованием психоделиков, галлюциногенов и других воздействий на сознание с целью изучения его трансформаций.